суетствий, всяческая суета! (Еккл.1:2).
ТОЖ НА ТОЖ И ВЫХОДИТ
Современные умники, забыв о Боге-Творце и Промыслителе всяческих, или уж по нравственному своему строю, или по системе своеродных умствований производят все от природы. Спросишь: что ж такое природа? - Да вот, ответят вам, все, что видишь. Что же именно? Я вижу солнце, луну, звезды, - это природа что ли? - Нет. - Я вижу воздух, воду, землю, - это ли природа? - Нет. - Опять нет? Ну, я вижу растения, животных, человека, - это что ль природа? - Нет.- Так что же будет природа? Должно быть, что- нибудь невидимое, неосязаемое, сущее среди всей совокупности вещей. Если сказать, что вся совокупность вещей есть природа, то, поелику ни одна часть сама по себе не представляет природы, самую природу нужно будет признать чем-то всепроникающим, всеобъемлющим, невидимым среди видимого. Таким образом, позитивисты волей-неволей должны допустить созерцание очень отвлеченное и идеальное.
Спросишь еще нынешних умников: этот цветок отчего таков? - Природа, говорят, так устроила.- А этот зверек отчего таков? - Так уж природа дала.- Отчего бывает весною так, а зимою этак? - Природа так постановила. И о чем ни спроси - все природа да природа. Стало быть, природа есть нечто вседействующее, всеустрояющее. А так как она устроивает все, что мы видим по частям, то сама не может быть чем-либо из сущего видимого, а быть раньше всего, всему предшествовать, чтобы все произвесть. Собрав все это воедино, мы должны будем признать, что природа есть нечто невидимое, неосязаемое, всепроникающее, довременное, вечное. Если же представим, как велико произведение природы, как все устроено ею премудро и целесообразно, то к указанным свойствам ее нужно будет добавить, что она всемощна, премудра, блага и праведна.
Другими словами, это будет Бог, то есть то, что позитивисты познавать не хотят и даже выговорить боятся. В средние века природу как совокупность вещей отличали от природы всеустрояющей и означали последнюю словами: natura naturans, а первую - natura naturata. По их логике выходило, что в системе всеобъемлющего умствования с одною последнею оставаться нельзя. Но та же логика должна требовать, чтобы natura naturans не была сливаема с natura naturata в каком бы то ни было виде. Покушение сливать их началось с Канта, а завершено Гегелем. Ныне в моде умствовать по-гегелевски, хоть и не всегда гегелевскими словами. Таково уж время. Лишь бы склеить как-нибудь свои умствования, а об основательности их мало думают.
ЖАЖДА И ИСТОЧНИКИ
Слышим слово в Церкви от лица Господа: жаждай да грядет ко Мне и да пиет (Ин.7:37). Сколько из слышащих эти слова томятся жаждою, а все-таки нейдут ко всеутоляющему Источнику, несмотря на то, что у них перед глазами и источник, и многое множество утоляющих жажду свою из того источника. Жаждание ли это им нравится или всеутоляющий источник не нравится - кто их знает! Да они и сами не знают, отчего нейдут к нему. Это - источник бесплатный, а все другие, к которым они обращаются, оплачиваются и достоянием, и здоровьем, и иногда честью и достоинством человека. Непонятно поэтому, отчего к этим тянутся толпами, а к тому кто-кто? Кажется, будто эти и ближе, и скорее утолят жажду, а тот и дальше, и хоть утоляет жажду, да не так. Следовало бы им поточнее рассмотреть свои жажды, повернее определить достоинство их и потом положить, какие следует удовлетворять и какие погашать нужно; тогда сами жажды повлекли бы к сродному себе источнику; тогда и оказалось бы, что те жажды, которые утоляет всеутоляющий Источник, у них заглушены, не предъявляют требований и не предуказывают источника.
Как же возбудить их? Надобно те погасить, чтоб эти возгорелись. Что надобно - это всякий понимает, да не хочется - в этом и секрет весь: не хочется; тварь, дескать, свободная, что хочет, то и делает, а чего не хочет, не делает, - кто принудит? Ну, и наслаждайтесь преимуществом своей свободы, и томите себя неутолимыми жаждами! Но только помните, что пока вы здесь, все хоть на минуту какая-нибудь из жажд ваших утоляется или кажется утоленною, а на том свете что будет? Что станете вы делать там с своими жаждами? Жажда будет жить, а утолить нечем - вот и огонь, вечный огонь, ибо душа не умирает. А перейти к тем, которые не имеют томящих жажд, не будет возможности, ибо между теми и другими пропасть велика утвердися (Лк.16:26), и от одних к другим нет перехода.
ЯЗЫК СТРАСТЕЙ
Всякая страсть, как и грех вообще, имеет свой язык. Язык этот - не пустые слова, а выражение понятий и начал, которыми страсть обстаивает свои права на существование среди других явлений жизни, свою законность. Грехолюбивое сердце всегда с убеждением принимает эти резоны страстей, несмотря на то, что они все до очевидности несостоятельны. В этом и корень ослепления грешника. Тут предубеждение в пользу греха, тут и предрассудки сердца, от которых не освобождает никакое внешнее образование, как бы оно блестяще ни было. Когда манит страсть, искушая свободного от нее, и когда восстает в плененном ею, она всегда является в сопровождении свиты лживых понятий, прикрывающих ее не добротность. Кто не поостережется, того эти призрачности охватывают и облегают как бы некоей мглою и туманом. И он идет вслед страсти на свою пагубу не только спокойно, но даже с некоторым воодушевлением, как на дело правое, уготовляющее ему славу. Туман этот рассеивается, но уже после дела. Кто на первый раз не поддается страсти, пред лицом того устанавливается свита страсти и начинает ее апологию. Она выставляет свои права на внимание, а тот оспаривает их, - и если он хорошо знает адвокатское по этой части искусство, то оспаривает удобно, и посрамленная страсть удаляется. Весы правды, впрочем, здесь склоняются не всегда по законам правды: привходит лукавство сердца и возмущает правый ход дела. При этом, даже не дождавшись конца спора, председательствующий нередко склоняется в пользу этой прелестницы. Как же тут быть? Надобно предварительно разобрать все резоны страстей и разведать их слабые стороны; затем образовать, наперекор убеждениям страсти, противоубеждения и сложить их в сердце как запас победительных орудий. Когда начнется спор со страстью, стоит только вызвать эти противоубеждения, и страсть убежит, как нечистая сила от Креста.
ОШИБКА В СЧЕТЕ
Были (а может, и теперь есть) умники, которым представлялось, что муки не будут вечны; но не было еще, кажется, ни одного, кто отвергал бы совсем загробные мучения. Чувство правды существует у самых отчаянных грешников и мешает им думать так; даже те невидимые существа, которые дают свои откровения спиритам, не отвергают наказаний в будущем, а только ухищряются всячески сгладить их пристрашность, хоть сомненнее их совести ничего и быть не может.
Ну, хорошо: пусть муки, по-вашему, не вечны, - сколько же времени они будут продолжаться? Да хоть тысяча тысяч, а все же должны кончиться, - говорите вы. Да какая же нам-то, грешным, от этого выгода? Ведь тамошняя мука будет нестерпимая, такая, которой здесь, на земле, мы и представить себе не можем. Если же и тут бывают иногда такие страдания, что день кажется годом, - что же там? Каждая минута обратится в сотни лет. Пророк Давид говорит, что у Бога тысяча лет как день един; следовательно, и обратно: один день - что тысяча лет. Если принять этот счет, то и тогда из одного нашего года выйдет 365 тысяч лет, а из десяти - более трех с половиною миллионов, а из сотни... и счет потеряешь. Значит, плохо это придумано. Придумайте-ка лучше, что совсем не будет мучений, да не на бумаге только, не по своим
