— Ты не понял, — сказал Евгений, — Это не кличка. Это фамилия у него такая — Странник.
Из его маленького кожаного бумажника явился на свет квадратик телесного цвета. На нем значилось: «Василий Михайлович Странник», — к чему прилагались электронная почта, местный мобильный телефон… и всё.
— Не уверен, что то же самое можно вычитать у него в паспорте, — заметил Евгений, — Но кто здесь спрашивает у человека паспорт, кроме таиландского иммиграционного ведомства? Ну, еще есть авиалинии и отели, но Вася путешествует чрезвычайно редко. Я бы вообще сказал, что он по большей части находится в неподвижности. И его новая фамилия, этот самый Странник, означает странствия иного рода.
Мы оба посмотрели на дальний угол стола, на возвышавшуюся там мощную фигуру человека с круглой головой, на которой угадывалась серебристая щетина. Еще можно было рассмотреть непроницаемые очки, толстый нос и очень крепкий подбородок. Ниже было тело немалого веса под свободной белой рубашкой без воротника. Вася Странник задумчиво жевал сочный листок салата — что делало его похожим на черепаху, кивал кому-то терпеливо, но явно не слушал и смотрел в пространство.
Пространство на окраине Паттаи состояло из старых манговых деревьев (очень мало плодов, зато множество длинных темно-зеленых листьев высоко над головой), толстых провисающих черных проводов и трансформаторных изоляторов, а пониже — мотоколясок и их черноголовых водителей, съезжавшихся к торговцам едой у кромки тротуара.
Впрочем, это — на улице, а здесь, на деревянной террасе «Капитана Флинта», был просто длинный стол; хозяин, вдохновенный Рувим, бегал туда-сюда, иногда обнимая гостей за плечи и говоря им пару слов, Арсений дисциплинировал детей, Гузель их защищала, тут же было еще множество народа, как-то связанного между собой (хотя с кем были связаны какие-то Саша и Маша из Хабаровска — непонятно). А мы с Евгением беседовали с «людьми с Нассим-роуд»: там помещается наше посольство в Сингапуре, оттуда до Паттаи теоретически можно доехать в автомобиле за пару дней, что многие и делали, причем очень часто с главной целью — попасть на вечер у «Капитана Флинта». Потому что на этих вечерах возможно все. Услышать, как Рувим на пару с тощим Бруно разделывают «Фантома оперы», самим помучить клавиши — задать Рувиму тему, спеть безобразным хором и вынудить Бруно заглушить вас саксофоном… здесь — музыка для друзей.
Вася Странник, оказывается, уже какое-то время смотрел на меня в упор — два прямоугольника очков. Потом зачем-то помахал мне рукой и начал беседовать с кем-то еще, на его конце стола. Дети Арсения и Гузели наперегонки таскали с его тарелки овощи. Не какой-нибудь тайский салат из незрелой папайи с огурцами, киндзой, кунжутом и так далее, а просто нарезанные свежие овощи.
— Мясо он иногда тоже ест, — заметил Евгений, — Если космос ему разрешает. Что интересно, вся семья его в этом деле беспрекословно слушается, ну, может, кто-то стыдливо схватит что-то мясное на улице, подальше от его глаз.
— Так, — приступил я к неизбежному. — Он вообще кто?
И вот здесь были сложности. Попробуйте, представьте смысл слова «кто»: это о профессии, по крайней мере бывшей? Нынешнем роде занятий? Религии? Тот же Арсений, худой как борзая, был одновременно лучшим в Паттае туроператором по части сложных экзотических поездок — на таиландский север, в Чианг Рай, к храмам и островам соседней Камбоджи и так далее, отцом веселого татарского семейства, бывшим менеджером какой-то рок-группы в России девяностых и еще…
А Вася, кроме того, что он — как и было написано на карточке — Странник, оказался прежде всего наставником малолетних.
Все началось с одного стихотворения. Евгений, зажмурившись от удовольствия, процитировал его шепотом, чтобы голос не долетел до противоположного конца стола:
Я стою на отмели песчаной, Там, где крабы уплывают вдаль, Думаю о Родине я странной, И ее мне очень, очень жаль.
— Так, — сказал я, — Вот это слово — странной. Что-то мне подсказывает, что там было нечто другое.
— Было, — подтвердил Евгений. — И дети Арсения, мерзавцы, догадались. Тогда Вася начал терпеливо, вежливо беседовать с ними. Насчет того, почему Родина все-таки именно странная, а не то, что они сказали, и что надо ее жалеть и не обижать. И насчет того, плавают ли крабы, а если плавают, то куда. Предложил им поменять строчку-другую. И так далее. И вдруг до Арсения с Гузелью в какой-то момент дошло, что их дети, вдобавок к тому, что говорят по-тайски лучше тайцев, ведут с Васей дискуссии о поэзии. О русской поэзии. И сами пишут стихи. Или как бы стихи.
Мало того, продолжал Евгений, Вася начал делать для семьи еще одно очень полезное дело. Не то чтобы совсем воровать, но… В каждом пляжном отеле есть такая полка, куда дети разных народов сбрасывают прочитанные книжки, которые не то что везти домой, айв руках-то держать лишний раз не хочется. На английском, голландском, китайском, но также и русском. Книги там оставляют просто так — но просто так и берут.
Все верно, вспомнил я, на такой полке в моем отеле я лишь вчера обнаружил — из числа русских книг — двухтомный учебник менеджмента, одного из «Сварогов» Бушкова, неподъемный «Шантарам» Робертса, явно залитый пенной морской волной, и еще Пелевина. Потому что люди приезжают отдыхать разные.
Вася Странник неспешно обходил отели с какой-нибудь гнусной книжкой в руке, которую и вы- кинуть-то противно. Благосклонно кивал тайской девочке (она кивала в ответ — книги может брать с полки любой и ставить их туда тоже). Понятно, что разбираться в качестве русских книг — не дело тайской девочки, дежурящей в интернет-комнате, где обычно и помещаются такие шкафы. Итак, Вася ставил свою книжонку на полку, брал вместо нее что-то куда более приличное — чтобы космос не возражал, если эту штуку прочитают дети, — и нес в дом к Арсению. Так начала создаваться русская библиотека, попользоваться которой к Арсению начали ходить соотечественники. И их дети, которые втянулись в активные дискуссии о книгах с детьми Арсения.
После этого Васе отвели в доме Арсения в пригороде Паттаи почетную комнату. Где он и проводил большую часть своей нынешней жизни.
Поэзия терниста. Васе приходилось нелегко. Однажды он задал питомцам для продолжения строчку, после которой они обошлись с ним беспощадно:
Седеет грудь, и голос хриплым стал…
— А что, хорошая строчка, — задумчиво сказал я, — Классика. Так беспомощно грудь поседела, но шаги мои были легки.
— Ну да, — согласился Евгений. — Но дети, которым было сказано сделать по этой строчке целое четверостишие, говорили с ним не о классике. Они измывались по поводу точности определения голоса. «Гнусным» — это у них еще было самое ласковое слово. Странник, однако, детей не обижает. Он стерпел.
Но дальше было хуже.
Дальше Вася — он тогда еще передвигался по сопредельным с Паттаей территориям — зачем-то поехал на Борнео, в малайзийский штат Сабах. Говорят, просто выиграл в рекламной викторине неделю в тамошнем отеле, воспринял это как знак свыше, ну а перелет через Южно-Китайское море на бюджетной авиалинии стоит копейки. И послал оттуда детям по почте вот такое четверостишие, с заданием сочинить еще:
Я покусан песчаными мухами, Я чешусь, как больная собака, Я сижу с обгорелыми ухами И смотрю на закаты Сабаха.
И надо же было влезть в творческий процесс Гузели. Она написала ему:
Берегите, друг мой, ушки, Пригодятся вам они. Мушки же пусть чешут брюшки Все оставшиеся дни!
Закрывайтесь на ночь сеткой, Отсыпайтесь, друг мой, всласть. Отгоняйте мушек веткой, Чтоб им там совсем пропасть!
Вася — человек бесконечного терпения. Он подробно написал ей, что «песчаными мухами» называют какую-то микроскопическую разновидность то ли рыбок, то ли медуз, что испытать на собственной шкуре этих тварей можно в самой Паттае, где Гузель живет, что она, как мать и женщина (пусть и очень юная), могла бы лучше заботиться о том, чтобы дети знали дикую природу тех мест, куда их забросила судьба.
Вторая часть его ответа была длинной и аргументированной. Все сводилось к тому, что Гузели было
