9 декабря
9 декабря в шесть двадцать утра черный «Фиат Уно Турбо GTI» (осколок тех времен, когда на пару лир дороже, чем базовая модель, можно было купить этакий гроб на колесах, который ездил, как «порше», жрал бензин, как «кадиллак», и легко получал вмятины, как банка из-под кока-колы) свернул с Аврелиевой дороги в сторону Искьяно Скало и покатил среди голых мокрых полей. Миновав Спортивный центр и ангар Аграрного консорциума, машина въехала в городок.
По короткому проспекту Италии текли ручьи грязи. Рекламный плакат Центра красоты Иваны Дзампетти, сорванный ветром, валялся посреди дороги.
Вокруг не было ни души, только хромой пес, столь же породистый, сколь и беззубый, копался в мусоре у опрокинутого бачка.
Машина проехала мимо него, свернула у мясного магазина Маркони, миновала табачно- парфюмерную лавку и Аграрный центр и направилась к площади 25 апреля, центральной в городке.
Обрывки бумаги, пластиковые пакеты, газеты носило ветром по мостовой. Пожелтевшие листья старой пальмы в центре садика свесились на одну сторону. Дверь небольшого станционного здания, похожего на серый куб, была закрыта, но красная вывеска «Стейшн-бара» горела, а значит, бар работал.
Водитель, не выключая мотор, остановил машину у памятника павшим в войне жителям Искьяно Скало. Из выхлопной трубы валил густой черный дым. Сквозь тонированные стекла было не видно, кто внутри.
Потом, наконец, дверца водителя с металлическим скрежетом распахнулась.
Сначала из машины вырвалась песня «Volare» в обработке фламенко группы «Джипси Кингс», а следом вышел крупный плотный мужчина со светлой шевелюрой, в больших темных очках и коричневой кожаной куртке с вышитым на спине орлом.
Звали его Грациано Билья.
Он потянулся. Зевнул. Размял ноги. Вытащил пачку «Кэмела» и закурил.
Он вернулся домой.
Чтобы понять, отчего Грациано Билья решил после двухлетнего отсутствия вернуться в родной городок Искьяно Скало именно 9 декабря, нам придется вернуться в недалекое прошлое.
Совсем недалекое. На семь месяцев назад. И перенестись в другую часть Италии, на восточное побережье. В то место, которое называют Романьольской ривьерой.
Начиналось лето.
Был вечер пятницы, мы с вами заглянули в заведение под названием «Морской гребешок» (именуемом также «Мерзкий запашок» по причине вони, которой тянуло из здешней кухни), недорогой пляжный ресторан неподалеку от Риччоне, специализирующийся на рыбных блюдах и инфекционном гастроэнтерите.
Стояла жара, но с моря дул легкий ветерок, делавший ее относительно терпимой.
В заведении было не протолкнуться. В основном здесь сидели иностранцы, парочки из Германии, Голландии, разные северяне.
Расположился тут и Грациано Билья. Опершись на стойку, он приканчивал третью «Маргариту».
Пабло Гутиеррес, смуглый парень с челкой и татуировкой в виде рыбы на спине, вошел и направился к нему.
— Начнем? — спросил испанец.
— Начнем. — Грациано выразительно взглянул на бармена, тот вытащил из-под стойки гитару и протянул ему.
Сегодня вечером, ему — давно такого не бывало — снова захотелось играть. Пришло вдохновение.
То ли от выпитых коктейлей, то ли от приятного ветерка, то ли от дружелюбной атмосферы заведения на берегу — кто ж его знает, отчего оно пришло?
Он сел на ступеньку небольшого подиума, освещенного горячими красными лучами. Открыл кожаный футляр и вынул гитару, как самурай вынимает меч.
Испанскую гитару, сделанную известным барселонским мастером Хавьером Мартинесом специально для Грациано. Он настроил ее и почувствовал, как между ним и инструментом возникла магическая связь, сделавшая их сообщниками, способными породить волшебные созвучия. Потом посмотрел на Пабло. Тот стоял за своими конгами.
В глазах обоих мужчин вспыхнул огонек взаимопонимания.
И не теряя времени они стали играть сначала кое-что из Пако де Люсии, потом перешли к Сантане, потом исполнили пару вещей Джона Маклафлина и, наконец, непревзойденных «Джипси Кингс».
Пальцы Грациано перебирали струны так, словно в него вселился дух великого Андреа Сеговии.
Публике понравилось. Раздались аплодисменты. Крики. Одобрительный свист.
Они все оказались в его власти. Прежде всего женская половина. Он слышал: они пищали как возбужденные крольчихи.
Отчасти — от испанской музыки. Но в основном — от его внешности.
Сложно было не влюбиться в такого парня, как Грациано.
Его белокурые волосы словно львиная грива спадали на плечи. У него была широкая грудь в светло- каштановых завитках, арабские глаза, как у Омара Шарифа. Он носил линялые, порванные на коленях джинсы. На выпуклом бицепсе красовалась черная татуировка. В общем, он обладал всем необходимым, чтобы разбивать сердца слушательниц.
Когда концерт подошел к концу после энного исполнения на бис «Samba pa ti» и после энного поцелуя с пьяной немкой, Грациано сделал знак Пабло и удалился в туалет, чтобы отлить и нюхнуть великолепного боливийского кокаина.
Он уже собирался выйти, как в туалет вошла крупная брюнетка, загорелая, как шоколадный бисквит, немного в возрасте, но с грудями, похожими на надутые аэростаты.
— Это мужской, — заметил Грациано, указывая на табличку.
Женщина придержала дверь:
— Я хотела сделать тебе минет, ты не против?
Сколько земля вертится, от минета никто никогда не отказывался.
— Располагайся, — сказал Грациано, указывая на кабинку.
— Но сначала я тебе кое-что покажу, — сказала брюнетка. — Видишь, вон там, в центре зала? Вон того парня в гавайской рубашке? Это мой муж. Мы из Милана…
Худой мужичок с густо намазанными бриллиантином волосами сидел за столом и уплетал мидии с перцем.
— Помаши ему.
Грациано махнул рукой. Тот поднял бокал с шампанским, а потом зааплодировал.
— Он тебя очень уважает. Говорит, что ты играешь как бог. Что у тебя талант.
Женщина втолкнула Грациано в кабинку. Закрыла дверцу. Села на унитаз. Расстегнула ему джинсы и сказала:
— А теперь мы наставим ему рога.
Грациано прислонился к стенке и закрыл глаза.
И время остановилось.
Такой была жизнь Грациано Бильи в то время.
Жизнь на всю катушку — правда, похоже на название фильма? Жизнь, полная встреч и нежданных радостей, энергии, позитивных потоков. Не жизнь, а малина.
