спустился.
— Там тебя кое-кто ждет, — сказала синьора Билья с улыбкой до ушей.
— Кто? — спросил Грациано и вошел в гостиную.
Эрика. Она сидела на диване и потягивала кофе.
— Значит, это и есть та самая знаменитая Эрика? — спросила Джина.
Грациано медленно кивнул.
— И что? Ты ее даже не поцелуешь? Какой ты гадкий!
— Граци, ты меня даже не поцелуешь? — повторила Эрика, распахивая объятия и изобразив на лице радостную улыбку.
Если бы в гостиной, где-нибудь за диваном, вдруг случайно оказался припрятан сексолог, он мог бы объяснить, что Эрика Треттель в этот момент применяла самую эффективную стратегию для возвращения обиженного партнера, то есть показывала, что она самая привлекательная и готовая к сексу женщина на свете.
И ей это превосходно удалось.
На ней была светло-зеленая мини-юбка, такая короткая и узкая, что ее можно было скатать в комочек и проглотить, как фрикадельку; шерстяной пиджачок того же цвета, на одной пуговице, стянутый на осиной талии, но открывавший глубокое декольте, шелковая блузка, тоже зеленая, но более нежного оттенка, словно нечаянно расстегнутая до третьей пуговицы так, что под ней видны были, к радости мужской половины человечества и зависти женской, волнующие контуры лифчика на косточках с черным кружевом, придававшего грудям вид двух упругих шаров. Черные чулки с геометрическим рисунком подчеркивали длину ног. Под черными туфлями, простыми на вид, скрывался двенадцатисантиметровый каблук.
Так она была одета.
Перейдем к прическе: длинные волосы платинового оттенка стелились мягкими волнами, тщательно имитирующими естественность, по плечам и спине, как в рекламных роликах фирмы «Л'Ореаль».
И макияж: губы (заметно более упругие, чем несколько месяцев назад) были накрашены темной блестящей помадой. Брови тонкими арками вздымались над зелеными глазами, подведенными тонкой линией. И все это покрывал легкий слой пудры.
В общем, она производила впечатление молодой свободной женщины, уверенной в том, что понравится всякому, у кого все в порядке с гормонами, нашедшей свое место в обществе и готовой с ходу покорить мир, привлекательной, как гламурные девушки со страниц «Плейбоя».
Можно было бы задаться вопросом, какого черта делает Эрика в Искьяно Скало? В гостиной мужчины, которому сказала: «Я тебя презираю за все. За то, как ты одеваешься. За ту хрень, которую ты несешь, словно ты самый умный. Ты никогда ничего не понимал. Ты просто старый неудачник, жалкий торговец дурью. Исчезни из моей жизни. Если ты еще хоть раз попробуешь мне позвонить, если ты еще хоть раз покажешься мне на глаза, богом клянусь, я заплачу каким-нибудь ребятам, чтобы они набили тебе морду».
Сейчас попробуем объяснить.
Всему виной телевидение. Всему виной распроклятая аудитория.
Развлекательная программа «Не рой другому яму» в среду вечером на «Раи 1», в которой Эрика дебютировала как статистка, с треском провалилась, угрожая благополучию всего канала (злые языки в кулуарах говорили, будто на второй серии, через полчаса после начала, статистика около двадцати секунд была на нуле. То есть около двадцати секунд никто в Италии не смотрел «Раи 1». Невероятно!). Всего три серии, и передачу сняли с эфира, а с ней руководителей, заместителей директора, режиссеров, сценаристов, и только директор канала кое-как устоял, но его судьба была уже предрешена.
Ведущему Мантовани пришлось сниматься в рекламе укрепляющих грязей Мертвого моря на 39-м канале, а все участники передачи подверглись гонениям: актеры, музыканты, танцовщицы и статистки, включая Эрику Треттель. После того как ее выгнали с «Раи 1», Эрика еще два месяца жила у Мантовани, рассчитывая получить предложение от конкурентов. Ей ни разу не позвонили.
Любовь с Мантовани трещала по всем швам. Ведущий возвращался домой вечером, раздевался до трусов и тапочек, накачивался эдронаксом и шатался по дому, причитая: «Почему? Почему именно я?» А потом однажды вечером Эрика застала его сидящим в туалете на унитазе и пытающимся свести счеты с жизнью путем поглощения содержимого полулитрового флакона с грязью Мертвого моря, и она поняла, что опять поставила не на ту лошадь.
Она надела самый свой сексуальный наряд, накрасилась, как Памела Андерсон, собрала чемоданы, приехала на вокзал и села покорно в первый же поезд, идущий в Искьяно Скало.
Вот почему она оказалась здесь.
Через два дня Эрика отвоевала Грациано, и они уехали на Ямайку.
И поженились немедленно, прекрасной ночью при полной луне, на волнорезе в Эдвард-Бич, и зажили жизнью Грациано.
Альбатросы, которых несли позитивные потоки.
Пляж с утра до вечера. Большие косяки. Купание. Серфинг. Рыбалка в открытом море. Они даже придумали небольшое представление, чтобы подзаработать. Два вечера в неделю в заведении для американских туристов Грациано играл на гитаре, а Эрика танцевала в бикини на радость представителям обоих полов.
Однако наш крылатый друг не был счастлив.
Разве не об этом он мечтал?
Эрика вернулась к нему, говоря, что любит его, что она была кругом не права, что телевидение — это мусорный ящик, они поженились и собирались в довольно неопределенном будущем вернуться в Искьяно и открыть джинсовый магазин.
Так чего ж ему еще надо?
Проблема состояла в том, что Грациано не мог спать. В бунгало, под шум вентилятора, пока Эрика пребывала в мире снов, он курил ночи напролет.
«Почему?» — спрашивал он себя. Почему сейчас, когда его мечты сбылись, он чувствовал, что это не его мечты и что Эрика, ставшая его женой, совсем не та жена, какую он хотел?
Внутри, где-то внизу живота, в нем зрело нечто, заставлявшее его чувствовать себя дерьмово. Нечто, медленно пожирающее тебя, изматывающее, как болезнь с долгим инкубационным периодом, нечто, о котором ты ни с кем не можешь поговорить, потому что, если проболтаешься, все рухнет.
Он бросил Флору, не сказав ей ни слова. Как самый последний мерзкий вор. Он разбил ей сердце и сбежал с другой. Оставил ее и привет. И все те глупости, которые он наделал, все обещания, что он ей дал, терзали его сильнее, чем три греческие Эринии.
«Я ведь попросил ее выйти за меня. Я набрался мужества и попросил ее выйти за меня, я дерьмо, дерьмо, а не человек».
Однажды ночью он даже попытался написать ей письмо. Но после второй фразы порвал листок. Что он ей может сказать?
«Дорогая Флора, мне очень жаль. Знаешь, я бродяга, так уж я устроен, я… засранец. Приехала Эрика, и я, и я… Не будем об этом».
А когда он в конце концов засыпал, то видел один и тот же сон. Ему снилось, что Флора зовет его: «Грациано, возвращайся ко мне. Грациано». А он стоял в паре метров от нее и кричал ей, что он здесь, но она не видела и не слышала. Он обнимал ее, но она оказывалась холодной пластмассовой куклой.
Сидя на пляже, он предавался воспоминаниям. Про их ужины и видеосеансы. Про уикенд в Сиене, где они целый день занимались любовью. Про планы устройства джинсового магазина. Про прогулки по пляжу в Кастроне. Потом вспоминал о том, как подарил ей кольцо, а она вся покраснела. Ему смертельно не хватало Флоры.
«Ничтожество. Ты все просрал. Ты потерял единственную женщину, которую смог полюбить».
