служба не укрылась. И вес его еще более возрос.
И на этой встрече, занятый мыслями, как с наибольшей пользой для себя ухватиться за предложенную ему роль рулевого на судне, нацелившемся в лабиринт темных ходов в поисках разведчиков, оберштурмфюрер остался верен себе: мнений не высказывал, предложений не вносил, но все обсуждение склонилось к тому, что операции по поимке русских разведчиков должен возглавить он. Власть и влияние сами шли к Лакуа.
Условились, что Лакуа проведет переговоры с норвежской полицией, а по своей линии сам решит, как ему действовать. Но русских оставлять без тайного наблюдения дальше нельзя.
Целью поставили отловить хотя бы несколько русских агентов, заброшенных из-за моря с советского берега. Попадут в поле зрения — не торопиться брать, подержать, сколько надо, под наблюдением, засечь связи. А потом уже захватывать с неопровержимыми уликами. Может быть, кого-то удастся перевербовать, заставить работать на пользу рейха.
Стоило заняться сбором таких фактов, которые могли скомпрометировать русских, показали бы в темном цвете сотрудничающих с ними норвежцев. Тень должна лечь и на тех, и на других. Устроить какой- то крупный политический процесс, вызвать большой общественный резонанс.
Но, заметили представители гестапо, надо дать суровый урок норвежцам, покарать тех, кто сотрудничал с русскими, помогал им. Следует посеять такой страх, чтобы раз и навсегда отбить охоту становиться поперек германских интересов, препятствовать вермахту.
Так начал рождаться план борьбы с советской разведкой на севере Норвегии. Был он пока едва обозначен. Пройдет еще немало времени, прежде чем он получит всестороннюю проработку и оформление, не скоро еще будет выдана команда привести его в действие. Позже эти планы назовут «Полночным солнцем» и «Тундрой».
Самым надежным помощником Лакуа стал один из крупных государственных чинов Норвегии Ионас Лиэ. Еще в довоенные годы ему доверялись наиболее сложные задания. После прихода национал- социалистической партии Германии к власти он набирался навыков в чине наблюдателя при начальнике прусской полиции в Берлине.
Потом он вернулся в страну, где ему доверили особо важное поручение: в середине 1935 года в Норвегию на жительство приехал Троцкий. Охрану его в местечке Сундбю, где поселился этот политический деятель, поручили Ионасу Лиэ. Когда Троцкий отправился из Норвегии в Мексику, Лиэ сопровождал его на пароходе через Атлантику до нового пристанища.
Потом он в должности начальника полицейского подразделения особого назначения занимался в Киркенесе созданием глубоко законспирированной жандармской агентурной сети. Ему удалось взять на учет всех коммунистов и сочувствующих им. Он отладил контакт с военной контрразведкой, составил картотеку всех жителей провинции, за которыми предполагалось установить наблюдение. Эту картотеку он привез в Осло.
После захвата Норвегии немцами он был в свите Тербовена в Киркенесе. Ионасу Лиэ удалось войти в доверие к Тербовену. Возвратившись в Осло, Лиэ получил комиссарский чин государственного советника министерства полиции.
Началось сотрудничество Лиэ с Лакуа в борьбе против норвежского Сопротивления. А война против Советского Союза сблизила их в общей цели противодействовать советской разведке. На стадии разработки большого плана контрразведывательных операций к нему подключился и Лиэ. Составленная им картотека досталась Вилли Лакуа.
И тут неожиданно удача пришла сама.
Когда в середине февраля в Порсангер-фьорде эсминец таранил русскую подводную лодку и ее командир попал в плен, прошло известие, что с лодки пытались высадить разведчиков, но те утонули. Поисками их не занялись, тем более что новых донесений не поступило, радиосигналов из этой зоны не засекли, агентура абсолютно ничем не настораживала. Исчезнувших разведчиков в активный баланс не зачли. Все внимание отвлек пленный командир подлодки. И вдруг с Мегерея получили донесение: в поселке Скарсвог на острове захвачено двое русских. Оба они с той подводной лодки, что попала под форштевень эсминца в Порсангер-фьорде.
Глава четвертая
Свой очередной доклад командующему начальник разведотдела начал не с обычной сводки, а с частного на первый взгляд факта.
— К нам поступил сигнал, который, возможно, касается группы на Мегерее. Сёдерстрем, находящийся с напарниками в Сюльте-фьорде, донес, что в Хоннингсвоге, по слухам, арестовано двое русских и двое норвежцев.
— Вы полагаете, что это люди из той группы?
— Такая вероятность не исключена.
— Где еще один, ведь на берегу осталось пятеро? — Визгин знал, что Головко четко помнит все детали, о которых ему доложено или он прочитал.
— Мог по каким-то причинам отколоться. Нам остается пока только предполагать.
— Почему в Хоннингсвоге? Это же не Опнан, где группа высаживалась.
— Этот поселок находится тоже на Мегерее. Мы вам показывали его фотопанораму. Возле него у немцев береговая батарея. Он недалеко от Опнана, на южном берегу Камё-фьорда. Мы забрасывали людей в безлюдное и недоступное место, но они могли выйти туда в поисках пищи. А возможно, наткнулись на дозорные суда либо на патрули на суше.
— Вы не задумывались, почему так долго не было никаких сигналов о захвате людей?
— А если они все это время прожили в Опнане?
— Но у них не было продуктов…
— Не исключено, что ребятам удалось отыскать рыбацкие запасы. Норвежцы часто оставляют в домиках на берегу или в тундре топливо и пищу.
— Но если люди захвачены, то почему молчат немцы?
— Они и после захвата Коваленко сидели, как с водой во рту, около трех недель. Обдумывают, что делать дальше, подыскивают выгодный вариант.
— А что они могут нам подкинуть?
— Подать сигнал от разведчиков, чтобы им помогли, сняли… А на съемке снова отловить.
— На это они сейчас не пойдут, — Головко не согласился с предположением начальника отдела, — слишком много времени прошло. И с Коваленко нашумели…
В печати публиковались снимки командира советской подводной лодки Коваленко в форме немецкого офицера и его обращение к подводникам перестать воевать за большевиков и за Советскую власть, переходить на сторону фюрера. Этих сообщений было так много, что стало трудно отделить правду от фальши.
— Когда в прошлый раз я докладывал вам сообщение из Центра о пленении Коваленко, у меня не было полного текста документа от английского военного атташе генерала Макфорлана. Теперь почтой пришло письмо. Я его внимательно изучил.
— Есть там что-то новое? — Головко внимательно посмотрел Визгину в глаза.
— В принципе, отличия нет, но некоторые детали обозначились четче. О нашей группе сказано так: «Его расспрашивали в подробностях, и он, очевидно», — я подмечаю это место в сообщении, — Визгин даже сделал короткую паузу, сделав ударение на слове «очевидно», — «дал некоторые сведения о небольшой группе людей, которых он пытался высадить с лодки вблизи Мегерея (но которые с тех пор, по слухам, утонули) и которым он указал, куда направиться, и о путях сношения с ними».
— Кроме Коваленко, дать немцам сведения о группе никто не мог. Но раз источник знает и сообщает о группе, значит, разговор о ней на допросе шел. И нам теперь даже неважно, по своей ли инициативе об этом сказал Коваленко или его к этому принудили.
— Если, конечно, группа или кто-то из нее не попал сразу к немцам. — Визгин дал командующему
