дого, кто осмеливался поднять и читать листовку, тут же расстреливали, если это замечали. Но все же мы знали их содержание: «Солдаты, убивайте командиров и комиссаров и сдавайтесь в плен!». Или: «Уби вайте коммунистов, жидов и комиссаров и сдавайтесь в плен!». Еще были листовки такого содержания: «Бери хворостину и гони жидов в Палестину!», «Сдавайтесь в плен! Мы сохраним вам жизнь!» и еще много призывов подобного рода.
В последующие дни появление самолетов с листовками стало обычным. Иногда они появлялись по несколько раз в день. Но я не видел и не знал случая, чтобы кто-то откликнулся на эти призывы.
Через некоторое время к границам леса, внутри которого бродили тысячи обездоленных и брошенных солдат, подъезжал автомобиль, и через усилитель на ломанном русском языке звучали такие же призывы: «Убивайте комиссаров, жидов и коммунистов, сдавайтесь в плен. Немецкое командование гарантирует вам жизнь, работу, свободу!».
И эти призывы, звучащие ежедневно и неоднократно, долгое время оставались безответными.
Но время шло. С каждым днем движение массы солдат на восток становилось медленнее, труднее и тяжелее. Угнетало не только отсутствие еды и воды, угнетало моральное состояние. Нами все также никто не руководил, не ставил задач, не говорил о перспективе. Все также никто не заботился о раненых, не хо ронил убитых. Было какое-то бездумное состояние обреченности. И к моему великому удивлению пришел день, когда призывы о сдаче в плен подействовали. То один, то другой солдат бросал оружие и молча шел в сторону звучащего призыва. Вслед уходящему раздавались выстрелы, и солдат падал на родную землю лицом к врагу. Так было неоднократно. Но потом в спину уходящему уже никто не стрелял, и он скрывался за ветвями деревьев...
Я не видел массового желания сдаться врагу, но такие случаи были.
Запомнились и другие удручающие эпизоды тех дней. Сидим на пригорке. Один солдат затянул какую-то скорбную песню и заплакал. Плакал громко, навзрыд. Подскакивает другой (уверен, комиссар, ибо они отличались в те дни особой жестокостью) и с криком: «Паникер!» разряжает пистолет в голову несчастного солдата...
Другой случай: кто-то громко кричит: «Братцы, хочу есть! У кого есть хотя бы корка хлеба? Умру сейчас!». Молчание. Он повторяет свою просьбу. Делает это громко, очень громко. Матерится. И его тоже расстреливают... От этого становилось еще страшней и печальнее.
Бывало и другое, когда кто-то, а иногда и группа солдат громко вслух высказывали свое недоумение, почему мы не наступаем на немцев. Они кричали: «Ведь вот они здесь, рядом!» (мы действительно временами слышали скрежет гусениц танков, движение автомашин, мотоциклов). Отчаявшиеся бойцы предлагали напасть на немцев, отобрать еду, накормить солдат. Таких «смелых» уводили куда-то, и больше мы их не видели...
ПЕРВЫЕ СЕРЬЕЗНЫЕ БОИ С ВРАГОМ. И СНОВА БЕЖИМ
Не помню, когда это было, но до нас дошли слухи, что где-то недалеко город Холм (первый за долгое время ориентир!). Предстоит бой, так как мы снова в окружении. Не могу описать подробности, но после очередного боя и огромных потерь мы прорвались сквозь вражеские заграждения. Пробежав несколько десятков километров, мы оказались в заранее подготовленных окопах. Окопы во весь рост, много замас кированных пушек, пулеметов, дзоты. Услышали про еще один ориентир; где-то рядом озеро Красное. А главное: нас накормили! Подкатили полевую кухню и раздали горячий суп из перловки и перловую кашу. Вкусно было невероятно! Давали добавку!..
В окопах появились командиры разных рангов.
Объяснили ситуацию: ждем наступления немецких войск. Нужно выстоять, не допустить прорыва обороны. Прошло «спокойных» пару дней, и немцы пошли в наступление. Это было ранним утром. Начался артиллерийский обстрел. На наши окопы обрушили тысячи снарядов. Некоторые из них разрывались рядом. Спасала глубина окопов. Потом немцы пошли в атаку. Вместе с другими стрелял в наступающих из карабина и я. Бросал гранаты. Рядом стрекотал пулемет. Вокруг раздавались выстрелы наших пушек. Первую атаку мы отбили. Но немцы продолжали наступать. По несколько раз в день они обрушивали на нас страшный огонь из пушек, пулеметов, автоматов. Мы отражали атаки, так как к нам в окопы постоянно прибывали новые солдаты. При первом же разговоре становилось понятно, что это наши же ребята, прошедшие такой же изнурительный путь от западной границы. Солдат прибывало много. Даже не у каждого было оружие. Они получали его после того, как кого-то из нас убивали.
Так продолжалось несколько дней. Но затем немцы направили на наши укрепления самолеты. Они сбрасывали бомбы и через некоторое время возвращались, и на наши головы снова и снова сыпались «небесные подарки».
А потом пошли танки. Противостоять им мы могли только гранатами и горючей смесью. Досталось не сколько таких бутылок и мне. Бросали все, что было. Но эти железные чудовища продолжали приближаться. Нервы не выдержали. Мы опять побежали. Бежали врассыпную. Бежали. Останавливались. Падали на землю. Отстреливались, пока были патроны. Но нас преследовали. Не только немецкие солдаты, но и танки. Пули, снаряды догоняли нас. Многие, упав, уже не поднимались. Убитых было много.
С небольшой группой бежавших достигли леса и скрылись в нем. Немцы в лес не пошли.
...До сражения у озера Красное мы представляли собой огромную массу солдат, единых своим состоя нием беспомощности и растерянности. Но нас было много, очень много. Впереди и сзади, рядом и вокруг было огромное число таких же, как я: уставших, голодных, морально униженных. Но нас не оставляла надежда. Мы надеялись, что все произошедшее с нами какая-то ошибка, и она будет исправлена. Ведь мы - Армия! Красная, непобедимая Армия! Нас много. Нас победить, уничтожить невозможно! Так думал я. Так был воспитан (
Эта надежда явилась для нас реальностью, когда мы увидели подготовленные окопы у озера Красное. Значит, нас ждали, заранее подготовив этот оборонительный рубеж. Значит, кто-то еще руководит, пытается остановить немцев, предпринимает какие-то усилия.
Но, впервые столкнувшись с военной мощью противника, которая заставила нас снова бежать (не зная куда), надежда оставила нас окончательно. К счастью, мы еще не знали действительного военного положения всей армии нашей Родины.
Мы продолжали бежать. Но теперь небольшими группами. Помню, кто-то говорил, что неподалеку го рода Насва, Сокольники. Пробежали железнодорожную станцию Локня. Увидел страшную картину: на электрическом столбе висит молодая женщина. Руки и ноги связаны. Подвешена за подбородок большим металлическим крючком. На груди доска, на которой на немецком языке большими буквами написано «Yuda». Охватил ужас. Буквально оцепенел. Но вокруг бежали. Побежал и я. Перед глазами эта несчастная женщина. Не мог верить, что это сделали человеческие руки, пусть даже другой национальности. С тех пор эта жуткая картина всегда перед моими глазами и не уходит из моей памяти. Даже сейчас по телу пробе гают мурашки. А каково было тогда?..
Наше бегство было бесконечным. Оно длилось несколько дней. Мы снова бежали, не зная куда, много- много километров. Кончилось это бегство тем, что мы оказались в ловушке: всюду впереди нас были немецкие части, и они везде открывали по местам нашего расположения шквальный огонь. Мы поняли, что
