— И у тебя ребенок? И где он??
— Да по округе с друзьями носится. Он ведь тут каждую кочку знает по рассказам отца, да по записям, вот теперь проверяет. Уже массу нового узнал заодно…
— Надо же, и ты взрослая стала, мать семейства…
— Какие наши годы, — насмешливо фыркнули в ответ, — а вот дети на самом деле — растут.
— Да, растут. — Задумчивый взгляд мазнул по верхушкам деревьев в той стороне, где скрылись сорванцы. — Знаешь, я совсем не чувствую себя повзрослевшей и умудренной.
— Какие наши годы, — повторила собеседница, сворачиваясь мохнатым клубочком на настиле клетушки, — хотя дети уже выросли…
И, неожиданно встрепенувшись, решительно добавила:
— Пора делать следующих! Впрочем, я вижу, вы уже над этим работаете. — И полюбовавшись покрасневшей до корней волос подругой. — Вот теперь я тебе верю. Что, сестра — каждый раз, как в первый? Зато какие детишки получились — счастливая ты!
— Как в первый, — прижав ладони к пламенеющим щекам, Дара прикрыла глаза, вспоминая.
— Ну что, никого не забыли? — поинтересовался седой, но отнюдь не старый мужчина у парнишки, возящегося с аппаратурой противодиверсионного комплекса, одновременно обозревая окружающий разгром.
Ночной налет батальона десанта на госпиталь и последующая спешная эвакуация соблюдению идеального порядка не способствовали. Ранее стройные ряды палаток зияли прорехами там, где эвакуирующиеся успели снять их, и кучами рваного брезента и брошенной мебели в местах, где было не до того.
Повсюду виделись следы ночного боя: разбросанные стреляные гильзы и воронки от разрывов гранат, развороченные и выжженные попаданием термобарических зарядов пулеметные гнезда, а то и оставленные прямо на месте смерти трупы.
Ближе к окраине госпитального лагеря красовалось несколько приличного размера воронок. Это уже постарались свои — разлет самодельных реактивных мин большого калибра был приличным. Поспешность, с которой производился залп, тем более не прибавила точности.
Осмотрев в бинокль «оспины» разрывов, испятнавшие склоны соседних высот, седой только сплюнул, оценивая результаты ночного применения «резерва верховного» — между соседними воронками местами было под две сотни метров.
— Зато хоть напугали… — буркнул он себе под нос.
— Чё? — оторвался от вождения из стороны в сторону приемным детектором недослышавший оператор.
— Не «чокай», а работай, давай. Всё что подчинённому надо слышать — доводится до его сведения громко и четко. Остальное бойца не касается. И, сменив гнев на милость: — Напугали мы десант, говорю. Не рискнули они под артобстрелом атаковать, да отошли от греха — честно говоря, я наших криворуких артиллеристов сам теперь боюсь. Не дай бог придется просить их о поддержке… Ну что, есть отметки?
— Чисто практически. Вот только от той кучи идет восходящий поток. Вроде — теплый воздух поднимается, как от дыхания. И сквозь стенки тоже угадывается тень.
— Ты что, думаешь, наши эскулапы кого-то живым в ящик положили?! — удивленно поднял брови Седой, рассматривая гору, образовавшуюся из рухнувшего от близкого попадания мины штабеля гробов.
— Может, привалило кого? — с сомнением ответил парнишка, колдуя над настройками комплекса, в попытке сделать картинку четче, — надо бы вблизи посмотреть.
— Не вопрос. Петр, Федька, Андрей Петрович — прогуляемся.
Поименованные двинулись вперед, разворачиваясь стандартным порядком с командиром и оператором в центре.
— Не, вроде живые. Двигаются… — сосредоточено произнес парнишка, да так и замер с отвисшей челюстью.
Седой быстро переключил канал сканера на себя, глянув «через плечо» на выдаваемую аппаратурой картинку, и тут же прижал датчик вниз, вместе с рукой застывшего столбом оператора:
— Остальную округу давай смотри внимательней, — бросил он, подзатыльником приводя оператора в чувство и разворачивая его на сто восемьдесят градусов. А сам быстро подошёл к неустойчивому развалу из ящиков и заглянул внутрь кучи.
Назад он вынырнул красным как вареный рак и, быстро отойдя, начал выуживать из пачки непослушную последнюю папиросу.
— Кхе. Вот дают, блин. Нашли время, а главное место, — пробурчал он, наконец прикуривая.
— Эт ты зря, — возразил ему Андрей Петрович, спокойно прислоняя к ближайшему гробу верную «десятку». Без спешки достал кисет и обрывок бумаги для самокрутки. — Когда ж еще о детях думать? Война, она ненадолго, а дети — это вечное.
Конец.
