залезал на подоконник и подолгу просиживал в ожидании солнышка. Проголодавшись, он спускался к стае таких же голодных братишек и сестренок, торопливо проглатывал еду и спешил занять свой сторожевой пост, боясь прозевать солнечный луч.
А потом пришло большое горе — умер отец.
Потрясенная смертью мужа, мать Глеба, робкая женщина, растерялась. От больших переживаний у нее стала трястись голова.
Она скрывала от детей, что ходила по дворам и просила Христа ради.
Позже, когда Глеб вырос, он поклялся: всю жизнь бороться за то, чтобы не было на свете унижения и нищеты.
— А ты леденцы любишь? — внезапно спросил матрос, заглянув в глаза Кольке. — Э-э! Тебе тоже не часто их есть приходилось, — голос его посуровел. — Может это к лучшему. Горького хлебнешь, век помнить будешь, а от сладостей — зубы портятся.
Он потрепал Кольку по плечу.
— Холодный ты, браток, как окунь морской!.. Петро, — позвал он своего напарника. — Дело есть. А ты, парень, не робей! Отец-то у тебя солдатом революции был, понимать надо! Так ежели ты настоящий солдатский сын, привыкай нюхать порох. Выше голову! Пускай всякая шваль падает и духом, и брюхом. Скоро мы им надраим! За нами, браток, не пропадет. За всех отплатим. Помяни слово балтийца: что контре причитается — все получит сполна.
— Чего звал? — подбежал пехотинец.
— Да вот одного окунька пристроить надо, — сказал матрос.
Но тут непредвиденное обстоятельство заставило их обоих на время забыть о Кольке.
Глава 3. Что делать?
По трапу, тяжело дыша, поднялся пожилой человек в зимнем пальто и круглой теплой шапке. Он мельком взглянул на пехотинца, внимательно на матроса, с некоторым удивлением на Кольку и строго спросил:
— Кто здесь начальник? Кто распределяет?
— Я, — глядя на незнакомца, выступил моряк. «Ишь вояка — наган с левой стороны нацепил».
Незнакомец не обратил внимания на холодный прием. Он резким движением сорвал с носа пенсне.
— Вы? Что вы делаете, бесшабашная голова? Госпиталь забит по макушку, а вы упорно присылаете больных. Есть у вас план размещения или вы действуете наобум? Подождите, прошу вас, не перебивайте! Предупреждаю — ни одного больного больше не приму. Это говорю я — главный врач Александровского госпиталя. Ясно?
Моряк вопросительно взглянул на пехотинца, переместил бескозырку с затылка на лоб и с тоской посмотрел на сгрудившийся у баржи транспорт. Обернулся туда и Колька.
Затор все увеличивался.
Низкорослый, с потрескавшимся скуластым лицом ездовой гневно щелкал кнутом и громко взывал к моряку:
— Зачем спать легла, заснула? Чего моя не пропускаешь? Пропускай, кушать надо, тепло надо, лечить надо.
Моряк опять вернул бескозырку на затылок. Видимо, ей всегда доставалось, когда хозяин размышлял.
Кольке было жаль и матроса, который не знал, куда поместить раненых красноармейцев, и самих раненых.
А главный врач, хотя прекрасно понимал, в каком затруднительном положении был матрос, неумолимо продолжал:
— Прошу помнить: ни одного человека. Некуда! — И, махнув рукой, торопливо сбежал с баржи.
— Глеб, а Глеб, — услыхал Колька голос пехотинца. — Вижу я, не расхлебать нам туточки киселя. Вызывай на провод Андрея Ивановича.
— Правильно, Петро!
Матрос подбежал к полевому телефону.
Глава 4. Случай на барже
В это время на барже появился еще один человек, в щегольской шинели. Четко, как обычно ходят военные, подошел к моряку.
— Я из ревкома. Кто здесь Костюченко?
— Из ревкома? Я Костюченко. А мы уж решили: забыли вы о перевозе. Куда посылать раненых?
— Приказано в Степное.
Матрос в удивлении отступил.
— Что? Пятьдесят верст по степи? Да вы… — он даже задохнулся от негодования.
— Таков приказ Острова. Село богатое, продуктов вдоволь, а это самое главное. Медперсонал туда уже отбыл.
К моряку нагнулся пехотинец.
— Гляди в оба. Село-то кулацкое, как бы чего не вышло, сам понимаешь…
Матрос решительно повернулся к военному:
— Говорите — от Острова? Предъявите документ!
Военный быстро достал из полевой сумки приказ, в котором предлагалось в связи с перегрузкой госпиталей, временно, до оборудования новых, отправлять раненых в село Степное.
— Теперь действуйте, — настаивал военный, — чего вы ждете?
— Хорошо. Только разрешите связаться с ревкомом.
Не дожидаясь согласия, матрос взял трубку. Телефон не работал.
Тогда матрос быстро подошел к Кольке, схватил за борта шинели и приподнял к своему лицу.
— Ты что здесь уши развесил? — закричал он, прежде чем Колька сообразил, что произошло, скороговоркой прошептал: — Беги в ревком, зови Острова.
Колька утвердительно кивнул головой. Тотчас же матрос опустил мальчика на палубу и обрушился на него:
— Вон с баржи, пока не поддал коленкой.
Колька кубарем скатился по сходням.
Военный деловито поправил ремни и авторитетно заявил моряку:
— Я вас отстраняю от обязанностей. Я сам займусь выполнением приказа.
— Не имеете права! Здесь правлю вахту я.
— Ах, вот оно что, — военный расстегнул кобуру. Приказу не подчиняешься, анархист!
Моряк кинулся к нему, схватил за руку.
Пехотинец вступился.
— Легче, Глеб, подожди. Еще гляди, раздавишь.
— Молчи! Разве ты не видишь, куда он гнет? Не стой, придержи-ка молодчика, а то он лягается, как лошадь.
— Шпана матросская, анархист, на чекиста руку поднял?! Ты у меня еще поплатишься!
— Видали мы таких! Думал, на простачков наскочил… За чекиста себя выдаешь, контра несчастная… — свирепел матрос, связывая военного.
…А Колька в это время что есть духу бежал в ревком.
Не успел он сделать и трехсот шагов, как мимо громко фырча, промчался автомобиль с сидевшим в
