и дело поучая паренька:
— Санька сало не растеряй… Санька легче с мучкой.
Санька встряхивал чубом, но ничего не отвечал.
Увидев Острова, старик обрадовался, степенно расправил усы, откашлялся и с гордостью пробасил:
— Здравия желаем, товарищ Остров. С подарками приехали. Поглядите, что народ прислал для Красной Армии… Теплая одежда, белье, варежки, мука, сальце… Он наклонился и шепотом добавил: — Новости привез, Андрей Иванович. Кулачье снова голову поднимает.
— Спасибо, Сергеевич, за заботу о Красной Армии. Большое спасибо передайте односельчанам! Заходите попозже, расскажите обо всем.
— Добро… Мука-то какая — пшеничная и сало выдержанное, доброе сало, — опять громко заговорил старик.
Хорошо! Очень хорошо! Все это пойдет для госпиталей… Николай, — позвал Остров мальчика, стоявшего у дальних саней, — идем.
В холодном, неуютном коридоре ревкома было людно и шумно. Здесь толпились и громко разговаривали матросы, рабочие, красноармейцы и рыбаки. Они были одеты очень пестро — в шинели, пальто, кожанки, кители, брезентовые куртки. Многие вооружены винтовками, карабинами, револьверами. У моряков да и у некоторых пехотинцев через грудь крест-накрест пулеметные ленты, поясные ремни оттягивали ручные гранаты.
Тусклый свет керосиновых ламп с трудом пробивался сквозь клубы едкого махорочного дыма.
Около кабинета Острова горбоносый красноармеец о чем-то оживленно рассказывал окружающим. При этом он то и дело с ненавистью поглядывал в сторону двух угрюмо молчавших рыбаков.
Закончив рассказ, он свирепо сказал:
— В общем, к стенке просятся!
Однако эти угрозы совершенно не действовали на рыбаков, лица их по-прежнему оставались спокойными.
Колька же очень удивился: «К стенке» — это значит расстрелять. Как же рыбаки сами могут проситься… Что они за люди? Он с боязливым любопытством посмотрел на ближайшего из них. Мужчина лет пятидесяти, с квадратным обросшим подбородком, и большими красными ушами перехватил его взгляд и улыбнулся. Колька оцепенел: «Улыбается. Его к стенке, а он улыбается!»
Но внимание мальчика отвлек горбоносый красноармеец. Он громко докладывал Острову:
— Везли, значит, они на санях три кошеля с рыбой, мы у них документы спрашиваем, а они, веришь — нет, деньги суют, откупиться хотели… В общем, гады!
— Разменять их, и дело с концом, — раздался чей-то звенящий гневный голос.
Рыбак, который улыбнулся Кольке, неторопливо обратился к Острову:
— Арестовали нас, гражданин начальник, беспричинно и зря. Служивый, бог простит ему, все, прости господи, перепутал. Ведь, поди же, такой молодой — ай-ай-ай… Рыбу мы везли, точно. Только куда? Куда, надо знать? Везли в госпиталь, а нас за холку, давай документы, давай улов, не дашь — в каталажку. А нам бояться нечего, мы не из каких-либо… Только не дело это. Чай, своя власть — крестьянская. А насчет спекуляций или подкупа — брешет парень, креста на ем нет, постыдился бы грех на душу брать. Чего чесать языком, честной народ топить. Только гляди, служивый, как бы сам первый не утоп. Обидно! Рыбу-то с каким трудом промышляли, чуть в ледовой откос не попали, страху нахлебались, а тут этакую пакость взвели. Да уж ладно, дело прошлое. Бог простит его, грешного. Говори, гражданин начальник, куда ее, рыбу, сваливать?
Горбоносый подскочил как ужаленный.
— А-а-а, — только и мог выговорить он, — а-а-а, шкура! Веришь — нет, как переворачивает: все шиворот — навыворот. Ух, ты, — и с яростью замахнулся на отшатнувшегося рыбака.
Остов перехватил его руку и с силой опустил ее. В наступившей тишине тихо и спокойно прозвучал его голос:
— Никогда еще горячность к добру не приводила.
Красноармеец недовольно отступил назад и зло посмотрел на Острова.
— Вот тебе и раз. Ну и дела, не гадал и не думал, что контру под защиту.
Андрей Иванович, словно ничего не произошло, снял ушанку и, не торопясь, пригладил волосы.
— Если мы вас правильно поняли, гражданин рыбак, вы хотели сдать рыбу в госпиталь. Так это?
— Вот именно. Об чем и разговор.
— Прекрасно. Но почему вы без документов?
— Торопились, гражданин начальник, не ждали, что так встретят. Подумай сам, ведь ты человек не глупый, не к белякам ехали, а к своим, а они вон ружьями пужают!
Пехотинец только поморщился в бессильном гневе.
Остов все так же спокойно выяснял:
— Откуда сами будете?
— Из Степного.
— Степ-ного-о? — протянул Остров. Он на секунду прислушался к жаркому дыханию людей, увидел их нетерпеливые, горящие взгляды и наклонился к Кольке:
— Сбегай во двор, позови Владимира Сергеевича, с которым я говорил. Скажи, чтобы на дне саней у этих поискали. Нет чего под рыбой. Беги!
Колька, расталкивая всех локтями, выскочил из коридора.
— Ну, а как у вас дела в Степном? Кулачье не шевелится?
— У нас, дай бог, тихо, — рыбак явно не желал пускаться в разговоры. — Так куда прикажешь, гражданин начальник, рыбу сдавать?
— Послал мальчика за человеком, сейчас узнаем, подождите немного.
«Торопится, — подумал Остров, — очень спешит. Посмотрим, что дальше будет».
— Немного, что ж, это можно, подождем.
Дверь открылась, и появились Владимир Сергеевич и Колька. Они внесли ствол разобранного пулемета, оцинкованную коробку с патронами и осторожно опустили на пол свою ношу.
— Хороша рыбка, — насмешливо улыбнулся Владимир Сергеевич, подкручивая свой пушистый ус, — не они ли хозяева ее? — кивнул он головой на рыбаков. — Что-то думается, Андрей Иванович, что они…
— А вы знаете их?
— Знаю, как же не знать! Первые заправили, кулаки в нашем селе, настоящие живодеры.
Остров холодно посмотрел на кулаков.
— Ясно! Отправить в особый отдел.
Когда увели арестованных, Остров повернулся к горбоносому красноармейцу:
— За бдительность спасибо, а за невыдержанность поругать хочется. А теперь прошу вас довести начатое дело до конца. Сдайте рыбу в госпиталь. Николай, пошли ко мне!
Глава 9. Наташа
Когда Остров и Колька подошли к двери кабинета, кто-то вихрем налетел на Кольку. Мальчик не успел и охнуть, как растянулся на полу. Правда, он быстро вскочил на ноги, но на лице отразилось такое замешательство и испуг, что все невольно рассмеялись.
Перед ним, запыхавшись, стояла девочка небольшого роста, лет тринадцати. Из-под надвинутой на лоб буденовки с большой красной матерчатой звездой искрились зеленые глаза. Она молча, с неодобрением осмотрела Кольку, нахмурилась и звонким голосом сказала:
— Что ты стоишь на дороге, как мешок!
Собравшийся было уйти горбоносый пехотинец вступился:
— Зачем парня обижаешь, сама толкнула. Тебе бы мальчишкой родиться…
