собой.
Наташа безбоязненно налетела на Грачева, схватила за кремовую рубашку.
— Как вы смеете? Отпустите Колю. Коля, уходи от него!
Но Колька вдруг по совершенно непонятной для Наташи причине поощрительно улыбнулся мастеру, а ей сказал: «Иди домой!» Наташа растерянно шла за ними, не зная, что думать.
У пивной Грачев ухмыльнулся Наташе и, ловко втолкнув Кольку в распахнутую дверь, сказал:
— А вот и дядя Ваня!
…Наташа так и не поняла случившегося. Досада на Кольку, на себя и злость на мастера душили ее. Крупные слезы текли по щекам. Она не могла знать, что Кольке в последнюю минуту пришла в голову нелепая мысль: попытаться в пивной выведать у мастера, что он перевозит в бочке с помоями и зачем тайком от людей посещает литейку.
…Пьяные возгласы, звон кружек и какой-то сладковато-тошнотворный запах, перемешанный с дымом от табака, поразили Кольку. Ему захотелось бежать отсюда. Но он вспомнил о своем замысле и, преодолевая отвращение, подчинился мастеру, который подтолкнул его к пустовавшему столику.
Грачев смахнул со столика остатки воблы, плюхнулся на стул, постучал грязной вилкой и крикнул официанту:
— Любезный!
Заглядывая в глаза Кольке, он продолжал:
— Правильно, что обмываешь, уважительный парень, то, что было промеж нас, забудь! Забудь!
Колька молчал, лихорадочно обдумывая, как поскорее и лучше сделать свое дело и убежать.
Им принесли две высокие кружки, сушеную воблу и тарелку с солеными помидорами. Размер кружки испугал Кольку. Грачев ободряюще подмигнул Коле и, к величайшему его ужасу, достав из кармана бутылку водки, наполнил кружки чуть повыше половины. Отставив опорожненную бутылку, он скомандовал:
— Бери! Дай бог не последнюю, — Рыжий козел стукнул о Колькину кружку, прильнул к своей ртом и не отрывал губ, пока не выцедил до дна.
И снова Кольку охватил ужас. Еще не выпив, он почувствовал, что его начало тошнить.
— Пей! — приказал Грачев, очищая воблу. — Пей!
Колька не хотел пить. Он оглянулся, словно ища помощи.
Но кругом все были заняты: пили, шумели, курили.
— От крещения нельзя отказываться, все так начинали заводскую жизнь! Пей! — настаивал Грачев.
И Колька поднес ко рту посудину.
— До дна, до дна! — требовал мастер.
Но Колька смог сделать всего несколько глотков и схватил помидор.
— А ты, брат, молодец, свойский, — приговаривал Рыжий козел.
У Кольки закружилась голова. «Ну, вот и выведал тайну», — со злорадством подумал он о себе.
К ним то и дело подходили знакомые мастера, шутили и посмеивались над захмелевшим Колькой.
— Эх, братцы, не в нас пошел народ, — ораторствовал мастер. — Силы в нем нет!
Один из рабочих неодобрительно бросил:
— Оставь ты мальца! Всю получку хочешь из него вытянуть?
Грачев заорал:
— У меня своих хватит!
Откуда-то появился Красников, тоже пьяный, и набросился на Колькиного заступника. Потом он ругал Глеба Дмитриевича за рогожное знамя, кричал в самое ухо мальчику, что Колька стервец, но работать мастак.
Кольке стало совсем плохо, и он стремглав, задевая стулья, выскочил на улицу.
Глава 32. Друзья, на помощь!
Два часа потратила Наташа на розыски Генки и Каланчи. Втроем они помчались к пивной.
Генка не мог поверить в случившееся. Задыхаясь, на ходу неоднократно переспрашивал.
— Но зачем Колька пошел с ним? Как он мог?
— Я же тебе тысячу раз говорила, — горячилась Наташа. — Схватил за плечо и потянул. Как клещами.
— Вот сыч! — ругался Каланча. — Доберемся мы до него.
За разговорами добежали до пивной.
Первым ворвался в помещение, расталкивая встречных, Каланча. За ним воинственно двигались его товарищи.
Кольки не было. И только буфетчик подсказал:
— Вона, — махнул он пустой кружкой на улицу. — Сидит у забора.
Подростки выскочили из помещения.
Колька, скрючившись, сидел на большом камне и тяжело дышал. Ему было плохо.
— Уведем его отсюда, — взмолилась Наташа.
Генка суетился около Кольки:
— Подожди, сперва приведем его в себя! Коль, ты что? Зачем ты это!
— Колька открыл глаза.
— Ребята… Я… хотел тайну выведать…
— Дурак, — сурово осудил его Каланча.
Глава 33. На другой день
Утром, по дороге на завод, Колька молчал. Ему было очень стыдно. И хотя Каланча и Наташа старались его подбодрить, Колька оставался мрачным.
На прессе все еще висело рогожное знамя. Красников уже возился с инструментом. Время от времени он с ненавистью смотрел на рогожу. Пришел Глеб Дмитриевич.
— Послушай, — испытующе поглядывая на Красникова, начал матрос. — Сегодня надо под всеми парами дуть, иначе завтра на стапелях сядут на мель. Заклепки на исходе. Зайченко вызывает тебя потягаться с ним: кто больше. Что ответишь?
— А это, секретарь, снимешь? — язык у Красникова не поворачивался, чтобы выговорить ненавистное слово «рогожа».
— Не полагается, пока не проложишь правильный курс.
— А я проложу! Сними ты только эту заразу! В пивнушках и то смеются.
— Разрешите, дядя Глеб? — рванулся Колька. — Я его разом сорву.
Глеб усмехнулся.
— Ну, глядите. Ежели что…
Колька метнулся к прессу, но матрос его остановил:
— Погоди! — он подошел и начал откручивать проволоку, которой было прикреплено древко к станине. Делал он это, как казалось Кольке, мучительно долго…
…Пожалуй, никогда еще в цехе никто так не старался, как Красников и Колька в этот день.
— Мы покажем, — кричал Красников. — Жми, Колька!
Старый цех в Колькиных глазах преобразился. Стоял обычный шум и, как всегда, в цех почти не проникало солнце, но Кольке все казалось каким-то радостным и светлым. Работа шла.
…В обед Коля задумал сбегать в старую литейку. «А вдруг что-нибудь да проведаю?»
Только случайно он не столкнулся с Грачевым, который выходил из чугунолитейного цеха.
