Бунт подняли теперь те банды сволочей! Повсюду разослал он тщетные охраны, Но отклик шлют ему на окрик лишь туманы. Ночей двенадцать он дрожит, и дрожь берет Сердца свидетелей, приспешников, и вот День безрассудному предстал, внезапно страшен: Чернеют вороньем вершины луврских башен. Екатеринесмех: притворщица черства[62]; Елизаветескорбь[63]: лежит полумертва. И совесть подлая владыку до кончины[64] Грызет по вечерам, в ночь ропщет, и змеиный Днем раздается свист, душа ему вредит. Себе самой страшна, себя самой бежит. .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   . Следит внимательный угрюмый соглядатай За теми, в чьих глазах нет ярости заклятой. Везде мушиный слух незримо стережет, Не выдаст ли души неосторожный рот. .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   . И сотни городов с их лицемерным ликом Распалены резней, в неистовстве великом. Ночь та же потрясла и тем же город Мо[65] . Еще развлекся он, и вот его клеймо: Шестьсот утопленных, и с ними в общей груде Жен обесчещенных тела вздымают груди.  Необычайная, Луара тяжко бьет В подножье города: он тысячу шестьсот Кинжалом заколол и пачками связал их, И в Орлеане[66] все лежат в дворцовых залах. Мой утомленный дух приговоренных ряд Увидел: донага раздетые стоят. Так ждут они два дня, чтоб вражеская сила Их от голодных мук, убив, освободила. И вот на помощь им приходят мясники, С локтями голыми, убийства знатоки, Вооруженные ножами для скотины. И жертв четыреста легло, как труп единый. XII

Между тем католичество пыталось проникнуть во все поры молодого тела Испании и Португалии.[67] Сколько аутос сакраменталес[68] (autos sacramentales) сочинено было поэтами по заказу церкви!

Конечно, многие испанские писатели сами являлись пламенными католиками, мистиками, прелатами, но в некоторых любовь к эллинской древности боролась с верой в казенную церковь.

Являлся ли этот гуманизм тоже своего рода мистикой, или же его можно рассматривать как возмущение против полицейской религии? Как бы то ни было, он следовал латинской традиции, по которой Аполлон сопоставляется с Христом, а Венера — с девой Марией.

Само собой разумеется, испанские и португальские интеллигенты еврейского происхождения, так называемые «новые христиане», входили в число культурных людей того времени, подвергшихся этим влияниям. Но если их христианские собратья, «старые», «настоящие» христиане находились во власти этой двойной любви, колебались между «святой» католической верой и греческой мифологией, то некоторых евреев раздирала тройная любовь — к Испании, их мачехе, к Греции и к Библии.

XIII

Испанцы и португальцы по языку, марраны играли видную роль в политической и культурной жизни. Среди них немало было врачей, писателей, ученых. Многим из них удалось бежать от инквизиции. Они спасались в протестантскую Голландию, Францию, Италию, Швецию и другие страны. В то время борьба за колониальные богатства уже потрясала Европу. Колониальная политика и морская торговля имели огромное значение для «их католических величеств». Вот почему, предоставляя инквизиторам преследовать иудействующих в Испании, в Португалии и в колониях, правительства этих стран терпели своих марранов где-нибудь в Голландии или во Франции. Они пользовались ими в своих империалистических целях. Они охотно эксплуатировали энергию и дарования своих «еретиков». Некоторые марраны исполняли должность консулов, агентов, даже посланников различных стран, в Голландии, где процветала знаменитая Ост- Индская и Вест-Индская компания. Марраны представляли Марокко, Данию, Венецию и Швецию. Среди марранов, кроме врачей, ученых и офицеров, мы находим различных чиновников, тщательно перечисленных Даниэлем Леви де Баррьосом.

Голландия исключительно гостеприимно принимала беглецов, открыто отрекавшихся от католичества и принимавших иудейство: они способствовали ее экономическому процветанию.

Среди дипломатов-марранов следует упомянуть Мануэля Фернандеса де Вилла-Реаль[69], капитана и генерального консула Португалии в Париже, где он перешел в иудейство. В течение ряда лет он представлял свою страну во Франции. Но по его возвращении в Лиссабон его арестовала инквизиция по обвинению в иудействе. После двухлетнего тюремного заключения, в 1652 году он был удушен гарротой.

XIV

В застенках инквизиции и в убежищах марранов всегда жила «еретическая» поэзия, ненавистная, как черная магия, бюрократам священного трибунала.

Книги «еретиков» печатались далеко от Испании и Португалии: «Утешение в треволнениях Израиля» Самуэля Ускэ вышло на португальском языке в Ферраре, испанские «Псалмы» Давида Абенатара Мэло — во Франкфурте, испанские стихи и хроники Даниэля Леви де Баррьоса — в Брюсселе и Амстердаме, испанские стихи и проза Антонио Энрикеса Гомеса — в Парижс и Руане, различные произведения на испанском, португальском, латинском и древнееврейском языках — в Голландии, Турции, Италии.

Некоторые писатели-марраны отдавали свою жизнь одновременно делу еврейства и делу испанской литературы.

Они следовали традициям испанской поэзии и пользовались противопоставлениями, гиперболами, метафорами в испанском вкусе. Некоторые их стихи искусственны, другие свидетельствуют о подлинной изобретательности авторов. Но есть и стихи, лишенные каких бы то ни было украшений, голые как тюремная стена. В них есть сила. Наибольшее количество книг принадлежит Даниэлю Леви де Баррьосу, неутомимому деятелю, испробовавшему различные жанры поэзии и прозы. К ним относятся: мифологические стихи, аллегорические драмы, комедии, мадригалы, оды, сонеты, октавы, десятистишия, акростихи, панегирики, сообщения, очерки, хроники, этюды и заметки.

«Odi et amo! »[70] Ненавижу и люблю! В

Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату
×