— Мне нужна твоя помощь, Кевин, — сказала она. — Очень нужна. Тогда, в ресторане, я подсела к тебе не случайно. Я уже знала, кто ты такой. Ты именно тот, кто мне нужен. Ты единственный можешь меня спасти.
В этот момент мои мускулы напряглись, а сердце учащённо забилось от резкого повышения уровня адреналина в крови. Сработал простейший рефлекс, унаследованный человеком от его диких предков, которые полагались лишь на грубую физическую силу и, чувствуя приближение опасности, готовились либо сразиться с противником, либо бежать от него изо всех ног. Иными словами, то, что я испытал, называлось испугом. Я никак не ожидал такого поворота нашего разговора и был захвачен врасплох. Как она могла узнать об
— Не понимаю, о чём ты говоришь, — произнёс я, почти мгновенно совладав с собой. — Что я могу сделать?
— Взять меня с собой, — объяснила Дженнифер. — Или ты передумал совершать «прыжок самурая»?
— Что?.. Ах, это? — Я чуть не застонал от облегчения. — Так ты знаешь?
— Знаю. И очень на это рассчитываю. Вчера я была в ангаре и видела твой челнок. Один офицер, который пытался приударить за мной, сообщил мне по секрету, что ты собираешься выпрыгнуть из корабля в гиперпространстве, на полпути к Дамограну. Тогда я поняла, что это — мой единственный шанс.
— А тебе не сказали, насколько опасен такой прыжок?
— Сказали. Тот офицер не отрицает, что ты отличный пилот, но, по его мнению, мозги у тебя набекрень.
— Возможно, он прав, — заметил я и внимательно посмотрел на неё. — Ты действительно хочешь составить мне компанию?
Дженнифер решительно кивнула:
— У меня нет другого выхода. Лучше погибнуть, чем провести всю жизнь в тюрьме.
— Ну, насчёт всей жизни ты малость преувеличиваешь...
— Не преувеличиваю! Мой муж позаботиться о пожизненном приговоре без права амнистии и самом строгом режиме содержания. Я выставила его на посмешище своим бегством и, особенно, этим ограблением. Сейчас над ним смеётся вся планета, а он человек болезненно самолюбивый. К тому же... — Дженнифер умолкла в нерешительности. — К тому же, над ним исподтишка посмеивались ещё до моего бегства.
— Почему?
— Ну, видишь ли... — смущённо произнесла она. — Дело в том, что... Короче, он старый импотент, а я молодая... молодая нимфоманка.
Я откинулся на подушку и громко захохотал. Смеялся я главным образом над самим собой, над собственной паранойей. В последнее время мне всюду мерещились шпионы (что, впрочем, вполне объяснимо — моя деятельность приобретала поистине вселенские масштабы), я даже принял за подсадную утку эту, пусть и умную, хитрую, проницательную, но крайне озабоченную... во всех отношениях озабоченную своими проблемами женщину.
— Если бы ты знал Купера, — продолжала Дженнифер, когда я успокоился, — то понял бы, в каком положении я оказалась. Подать на развод я не могла, потому что не имела шансов выиграть бракоразводный процесс. Муж прогнал бы меня из дома без гроша в кармане и с клеймом блудницы.
— Ах да, — сочувственно произнёс я. — У вас же сильны позиции Церкви Второго Пришествия.
— У нас это почти государственная религия. А мой отец, хоть и член Верховного Суда, не пошевелил бы и пальцем, чтобы помочь мне. Он ненавидит меня с самого рождения, из-за смерти матери.
— Твоя мать умерла при родах? — удивился я.
— Нет, чуть позже. У неё была послеродовая депрессия, и она покончила с собой. — Дженнифер горько вздохнула. — По большому счёту, у меня никогда не было настоящей семьи. Отец совершенно не уделял мне внимания, а как только я выросла, фактически продал меня Куперу. Нелюбимая дочь в обмен на пожизненное членство в Верховном Суде — с точки зрения отца это была очень выгодная сделка.
Несколько минут мы лежали молча. Я думал о том, насколько можно доверять Дженнифер. Интуиция подсказывала мне, что сейчас она честна со мной, хоть и не до конца откровенна. А я привык полагаться на свою интуицию — в этом я тоже похож на папашу. (Правда, однажды хвалённая интуиция здорово подвела моего отца, в результате чего, собственно, я и появился на свет... Впрочем, это долгая история, и в ней до сих пор осталось много неясного. По крайней мере, для меня.)
Наконец Дженнифер поднялась с кровати и надела халат.
— Уже встаёшь? — спросил я.
— Да. Сейчас закажу завтрак и приму душ. Тебе подать в постель?
— Что? Душ?
Она рассмеялась:
— Нет, завтрак.
Я отрицательно покачал головой:
— Мой аппетит ещё не проснулся.
— Разбудить?
— Как?
— Вот так! — Дженнифер наклонилась и жарко поцеловала меня в губы. — Теперь твой аппетит проснулся?
Я привлёк её к себе, и она повалилась рядом со мной на постель.
— Проснулся, да не тот, — сказал я. — Может, завтрак подождёт?
— И душ тоже, — согласилась Дженнифер.
4. ЭРИК
Я вышел из Туннеля на краю широкой поляны, посреди которой возвышался двухэтажный кирпичный дом с остроконечной черепичной крышей. За моей спиной шептались на слабом ветру оранжевые кроны деревьев, а чуть поодаль, в густой высокой траве такого же цвета, беспечно резвилась стайка белкоподобных существ с золотистой шёрсткой, ничуть не напуганных моим появлением из воздуха. Пушистики давно привыкли к подобным штучкам и воспринимали их как должное, правда, обижались, когда кто-нибудь из гостей сваливался им прямо на головы (а, впрочем, кому бы это понравилось?). Я же совершил «посадку» в обычном для себя месте, которое Дианины зверушки хорошо знали и старались обходить стороной.
Первым делом я огляделся вокруг, выискивая взглядом Ладислава, но никого не увидел и хозяйским шагом направился к дому. Говоря «хозяйским», я вовсе не преувеличиваю. Здесь я не был гостем — ни желанным, ни даже дорогим, — здесь я был своим человеком и мог приходить сюда когда угодно, как домой, не предупреждая о своём визите. Хотя обычно я предупреждал; такое правило я ввёл для себя с тех самых пор, как лет в четырнадцать нагрянул нежданно- негаданно и застал Диану с Артуром — ужасно смущённых и, наверняка, побивших мировой рекорд по скорости одевания. После этого инцидента Диана установила защитные чары, блокировавшие доступ внутрь дома из Туннеля, а дядя Артур, насколько мне известно, здесь больше не появлялся. Тем не менее, я взял себе в привычку загодя предупреждать о своём появлении — лучше перестраховаться, чем снова попасть в такое неловкое положение.
Правда, сегодня я никого не предупреждал, потому как предупреждать было некого. Утром, незадолго до того, как со мной связался Ладислав, я разговаривал с Дианой. Она на часок заглянула в Солнечный Град, сообщила, что собирается пару недель погостить в Авалоне, и попросила меня присматривать за пушистиками (как будто с ними может что-то случиться) и время от времени поливать клумбу с сумеречными розами перед домом. Ей, дескать, будет не до этого — недавно у Бренды появилась «обалденная машина», такая крутая, что... Впрочем, меня не проведёшь. Конечно, нельзя сбрасывать со счетов и «обалденную машину», но для Дианы это скорее предлог, чтобы вновь объявиться в Авалоне, так сказать, совместив полезное с приятным — а под приятным я подразумеваю дядю Артура.
Я шёл к дому, думая о том, что вряд ли тётя Дана обрадовалась гостье, и её чувства можно понять. Как и чувства Дианы. Я сочувствовал им обеим, вернее, всем троим, безнадёжно запутавшимся в любовном треугольнике; однако «болел» я строго за Диану, которая была мне как родная сестра... Но-но, отставить! Если я говорю «как сестра», значит так оно и есть. Я не лицемерю, в отличие от некоторых родственничков — не буду называть имена...
Формально Диана приходится мне двоюродной бабушкой, она младшая сестра Юноны, матери моего отца, но достаточно лишь взглянуть на ту или другую, чтобы слово «бабушка» намертво застряло в горле. К Юноне я всегда обращался «тётя», к Диане — по-разному в разные периоды жизни. Когда я родился, Диана чуть не подралась с кузиной Дейдрой за право менять мне пелёнки, но, к счастью, в то же самое время стало известно, что тётя Бренда ждёт второго ребёнка, и Дейдра бросилась забивать вакантное место няньки, великодушно предоставив меня заботам Дианы. (Я, кстати, очень рад этому обстоятельству. Не спорю, Дейдра прелесть, но, как и все дети Артура и Даны, за исключением разве что Шона, она немного чокнутая. Чего доброго, под её влиянием я вырос бы таким же придурком, как Кевин.) Будучи ребёнком, я называл Диану тётей, позже — кузиной, а затем она постепенно превратилась для меня просто в сестричку. Года четыре назад разница в возрасте перестала играть в наших отношениях сколько-нибудь значительную роль. Хотя биологически Диане было больше пятидесяти (за вычетом тех тридцати, о которых она ничего не помнила), её никак нельзя назвать зрелой женщиной. И дело не в том, что, вернувшись из небытия, Диана обрела новое, молодое тело — в конце концов, и её прежнее, сожжённое Формирующими, было ненамного старше. Просто, достигнув пятнадцатилетнего возраста, она, видимо, решила, что дальше ей взрослеть незачем; годы чередой проносились мимо неё один за другим, а она лишь отмахивалась от них, как от назойливых мух. Если верить тёте Юноне, то ни любовь к Артуру, ни его исчезновение, ни рождение дочери, ни самоубийственное путешествие в бесконечность, ни даже воскрешение из мёртвых, в конечном итоге не изменили Диану. Она осталась почти такой, как была раньше, разве что ещё поднабралась ума — но не в смысле житейской мудрости, а знаний, — что далеко не одно и то же. В последнее время я начал замечать, что суждения Дианы о жизни кажутся мне поверхностными, наивными, незрелыми; фактически, я становился старше и опытнее её. Вместе с тем, её интеллект бил меня наповал, но ещё больше меня поражало то, как это можно, обладая таким мощным умом, десятилетиями оставаться инфантильным подростком...
Я поднялся на крыльцо и тут обнаружил, что входная дверь разблокирована. И не только разблокирована, но и не заперта.
В первый момент я подумал, что Ладиславу надоело ждать меня снаружи, поэтому он взломал защиту, ворвался в дом, взбежал на второй этаж и сейчас находится в спальне Дианы, лихорадочно роясь в её белье. Но потом я отогнал эту мысль, признав её глупой. Прежде всего, Ладислав не из тех, кто вламывается в чужой дом без спросу, но даже если он и вломился, то не затем, чтобы покушаться на бельё хозяйки. Его не интересует женское бельё без женщин.
