— Ни о чем, милок. Так, о своем, о старушечьем, — ответила, а сама подумала: «Надо бы мальчонке испытание устроить. Такое, чтобы душу укрепило. Чтобы научился черные тени из души своей гнать, если они там появятся…»
Тогда о случившейся той ночью трагедии молва пошла от деревни к деревне, от одного рода к другому. И собрались сильнейшие ведуны и воины самых известных родов. И создали трудом тяжким и ценой буквально своих жизней, поскольку тратили на это энергию жизней своих, новый магический ритуал — на изгнание всякого зла с их земли. И провели его, отдав высшим силам души всех участвовавших в нем сильнейших воинов и ведунов из каждого рода. Такова была цена. Но результат проведения этого очистительного ритуала того стоил! По сей день духи тех славных пращуров не давали злым силам распространяться по свету. И чахло зло на корню, потому что не находило оно больше в душах людских благодатной почвы для своего произрастания… Ведь от чего оно, зло, в душе зарождается? От того, что придавлена душа, унижена и обижена. Тот, кто не смог в самом себе черные тени зла победить-тот это зло дальше, в мир, понесет. И начнется круговорот зла в мире. Будет каждый пытаться с чужим злом при помощи своего зла бороться. А зло от этого будет лишь жиреть и множиться… Проведшие же ритуал роды изменили этот порядок вещей, вернув на свои земли устройство мира, заведенное Творцом в самом Начале Времен.
При этом не остались эти роды людские беззащитными перед лицом тех окрестных и порубежных племен, которые еще носили в себе отклонения от заповедей Творца Миров — те, кто пытался напасть на земли, на которых действовал проведенный ритуал, словно лишались удачи и начинали с ними происходить разные несчастные случаи. Да и принявшие добротолюбие роды стали рожать гораздо больше сильных бойцов и магов, в исполнении которых воинские искусства и волшба достигли невиданного ранее расцвета. Правда, претерпев огромные изменения, по сути и духу и превратившись в искусства сугубо защитные. И победить бойцов и магов, родившихся и выросших в родах, проведших тот ритуал, с тех пор никто не мог, сколько не пытались. Словно они воплощали в себе на момент поединков силы самого Творца. А увидев это и то, как стали жить и процветать отринувшие зло роды, стали и другие племена постепенно проводить у себя подобный ритуал, благо не скрывали ничего те, кто создал и осуществил его первыми. И все больше земель и народов отрицало зло. Но ростки зла нет - нет, да и вспыхивали еще иногда в душах. И встречались еще кое-где и разбойники, и воры, и обманщики. Но постепенно все меньше их становилось, и все реже занимались этим люди от природной злобы да ухарства, а лишь по лени да недомыслию своему не желая жить честным трудом. Но постепенно и это сходило на нет. Да уж, какое счастье, что те рода, первыми создавшие тот очистительный ритуал, остановили тогда круговорот зла в их мире…
Всего этого Дмитрий тогда, конечно, не знал-того, о чем вспоминала и мыслила в тот момент Пелагея. Но он очень хорошо запомнил, что было дальше. Едва вошли они на двор, как она, слегка коснувшись его затылка — будто подзатыльник хотела дать, да передумала, и вместо звонкой затрещины лишь погладила его по волосам, — сказала твердым и не терпящим возражения тоном:
— Вот что, Дмитрий. Уходи-ка ты отсюда. Уходи и не возвращайся. Мал ты еще, уроки от меня получать. Вернешься, когда сама позову. А может, и не позову. Ступай.
И резко толкнула его в затылок, выставляя за калитку, а сама, повернувшись к нему спиной, быстрым решительным шагом, не оборачиваясь, направилась к дому. И напрасно кричал он ей вслед: «Бабушка, бабушка, постой! Почему ты меня гонишь?» Так и не обернулась она и ни слова не сказала.
В полном ошеломлении, не понимая, чем прогневил суровую бабку, понуро побрел он тогда к дому. Что он скажет дома? Как объяснит свое возвращение? Что бабка прогнала его, отказав в праве быть ее учеником? Усомнившись в его способностях и силе? Да, прогнала, как приблудного котенка… Вышвырнула с крыльца. За что?! Чем он провинился?!
И горькая обида поднялась тогда в его душе. Не было этой обиды, ни когда она поначалу гнала его прочь от дома, ни когда бросила одного в лесу. А сейчас чернота этой обиды заливала душу и ослепляла взор.
Он и не заметил, как сбился с пути. В бурелом попал, в непролазные дебри. Пробирался сквозь сухие ветви напролом, руки и лицо в кровь исцарапал. Теперь на смену обиде гнев поднимался в его душе. Хотелось все крушить, ломать вокруг себя. Назло всем. Бабке безумной назло. И несправедливой своей судьбе.
А когда обессилевший, в разодранной одежде и с окровавленным лицом, он упал на землю среди поваленных сухих деревьев, в душе уже была только тупая пустота. Ни гнева, ни обиды не осталось. Но и сама жизнь как будто тоже ушла. Мертвая пустота и полная апатия, и больше ничего.
И тогда он собрал последние силы — и встал. И сказал про себя: «Врешь, бабка. Не сломаешь ты меня. Я ведь все равно не сдамся. Я все равно лекарем стану. Гони меня, если тебе так хочется. Я и без тебя все науки лекарские освою. И сильным стану все равно, и людям помогать научусь. И буду добрее тебя».
Пустота из души ушла сразу же. Снова душа силой и спокойствием наполнилась. Ноги легко вывели его на дорогу к дому.
Мать так и застыла, увидев его окровавленное лицо. Но охать и причитать не стала, спросила только:
— Что случилось, сынок? — И в ответ на его молчание вдруг отпрянула, ахнула, закрылась рукой. — Неужто бабка тебя так… изукрасила?
— Нет, мама. Не бабка. Бабка прогнала меня. А изукрасил себя я сам.
Мать раны его промыла, и больше не спрашивала ни о чем. А он, прежде чем забыться тяжелым сном, золотыми лучами из ладоней царапины свои залечил. Утром даже шрамов не осталось.
Родители его больше ни о чем не спрашивали. Только Танька прибежала дразниться: «Лекарь, лекарь! Какой ты лекарь, если тебя бабка прогнала!»
Он посмотрел на нее так, что она сразу же замолчала. Но в душе опять что-то нехорошее поднялось тогда… Не знал он раньше этого нехорошего в своей душе. Вот оно как… Только дай волю этому нехорошему, и оно тут как тут. С этим надо было что-то делать, как-то разбираться. Дмитрий чувствовал, что это у него еще впереди. И труд нелегкий с этим будет связан.
Бабка пришла за ним тем же вечером. Подошла неслышно, как тень, к калитке. Он в окошко увидел, что она там стоит, безмолвная и неподвижная, будто призрак, и смотрит на него неотрывно. Не хотел выходить к ней сначала. Потом словно сила какая позвала — вышел. Подошел гордо, без опаски, словно силу и правду за собой чуя такие, каких раньше у него не было. И прямо посмотрел Пелагее в глаза. Там не было ни отчуждения, ни холода. Глаза смотрели мягко, почти ласково.
— Пойдем, — только и сказала Пелагея. И, помолчав немного, добавила. — Прости старуху. Это испытание тебе было. Ты его выдержал. По глазам вижу. Неужто поверил, что отказалась от тебя?
Ни слова не сказав, пошел он тогда за бабкой. Родители смотрели вслед. Понимали ли они, что происходит с их сыном? Если и не понимали, то пути его не перечили: знали, что у каждого человека путь свой, и он должен пройти его сам, и поперек пути этого никто вставать не вправе, даже родные мать с отцом…
Приведя к себе в избу, Пелагея усадила Дмитрия напротив себя за стол, свечи зажгла:
— Ну, рассказывай.
— Что рассказывать, бабушка?
— Все, что перечувствовал и передумал за это время. Да не стыдись. Через это каждый пройти должен. Ну — ка, давай, все честно и без утайки выкладывай!
И Дмитрий, неожиданно для себя, все вдруг ей рассказал — и о том, как обида черной тенью затопила душу, и как гнев и злоба потом нахлынули, а потом ничего не осталось, кроме пустоты и отупения, а потом он решил, что не сдастся, что все равно лекарем станет и добро в мире приумножать будет — и душа снова ожила… И как царапины он вылечил золотым лучом, а потом как Танька его дразнила, и снова черная тень в душе шевельнулась, и он понял, что тень эту изгонять надо…
Он и не заметил, как слезы льются из его глаз, и со слезами душа словно окончательно от черных теней очищается, становится хрустальной, прозрачной, невесомой…
А потом он словно в забытье провалился-только помнил, что пламя свечей перед глазами двоилось, троилось, надвигалось на него, а потом захлестнуло, поглотило его полностью…
Очнулся на полатях в сенях Пелагеиных, когда уже светало. Дверь скрипнула, бабка возникла на пороге:
