— Содрать с головы эту пакостную железку, чтобы вынырнуть из этой долбанной жизни?
Тут я его узнал. Он так эмоционально выругался, что я его почувствовал. Это был Николай О'Нил.
Сын русской эмигрантки и чернокожего ирландца.
(Да, и такое бывает!) Довольно известный актер.
В основном занят в боевиках, в которых очень мало крови. Я никогда его не видел раньше, но смотрел несколько фильмов, где он работал с главным персонажем.
— Нет, Николай, — я покачал головой, — эта жизнь не настолько погана.
— Мы знакомы?
— Нет. Но я просмотрел пару твоих работ.
— Узнал, значит, — О'Нил махнул официанту. — Тебе какого?
— На твой вкус, — отозвался я. Отказаться — значит обидеть… Ник О'Нил быстро хмелел.
— Посмотри кругом, — говорил он, обводя рукой зал, — на самом деле ты лежишь сейчас привязанный к креслу, а проклятые режиссеры сосут из тебя твои чувства.
— Ник, у тебя был трудный день?
— Нет, у меня чертовски трудная вся жизнь.
Он достал из кармана пачку «данхилла» и закурил.
Я молчал. Пусть человек выговорится. Сейчас он даже не слушает то, что я отвечаю. Он живет в своем мире. Такое бывает и со мной.
— …А ведь эта траханная жизнь на самом деле просто фильм. Представь парень, что сейчас раздастся крик: «Запись»! И с тебя сдерут шлем.
И окажется, что ты давно псих, лежишь в дурдоме, а режиссеры делают запись твоих последних впечатлений.
— Брось, Ник, это не запись. Она такой чистой не бывает, — попытался отшутиться я. Николай засмеялся.
— Брат, не думай, что я сошел с ума. Не надо меня жалеть. Просто и тебе однажды очень захочется снять шлем. И оказаться зрителем, а не актером. Чтобы у тебя была совсем другая жизнь.
А шлем можно было в любой момент откинуть в сторону У меня защемило сердце. Черт! Вот поэтому мы и стараемся не общаться с себе подобными. Каждому вполне хватает своих проблем. Слушать о чужих — перебор.
Я поднялся, не допив пиво, бросил на стол купюру — Извини Ник, мне пора. Удачи.
И, не дожидаясь ответа, направился к выходу — И тебе, брат, — донеслось мне в спину. — Помни о проклятом шлеме!
Я взбежал по лестнице, распахнул двери и шагнул на улицу Идиот! Этого следовало ожидать. Надо было пойти в ночной клуб и снять шлюху. А не изображать из себя звезду мнемозаписей.
До дома я решил пройтись пешком… Я шел по улице, разглядывая витрины. Пару раз ловил на себе взгляды девушек. Ну, значит, не все потеряно. Можно еще жить, не думая о главном шлеме — шлеме жизни. Так. Хватит. Вот уже и название подобрал. Не будем об этом. Лучше о девушках… Завтра потрясу Ричи — пусть сводит меня в ночной клуб. Причем на свои деньги, ведь это была его идея, не так ли?
Когда я добрался до дома, уже стемнело. Мягкий свет неоновых ламп, вмонтированных в бортик тротуара, превращал ночь в сумерки. Я нырнул в арку и направился к подъезду. Наверное, консьерж отчитает меня за столь позднее возращение. Я улыбнулся. Луи был моим поклонником. Он всегда осведомлялся о моем здоровье и творческих планах. Причем выражал искреннюю озабоченность, а не просто спрашивал из вежливости. А может, ему льстило, что в его подъезде живет сенсетив.
Миновав арку, я вошел в темный двор. Едва сделал шаг вперед, как из мрака вынырнула черная человеческая фигура. Я вскинул голову и шагнул назад. На меня медленно надвигался высокий худощавый тип с хвостом длинных волос.
— Деньги, — мрачно произнес он.
От удивления я даже отшатнулся. Уличные грабители! Господи, в нашем районе!
Сзади раздался шорох, и я оглянулся. Крепкий парень в короткой майке шагнул мне за спину.
Отступать было некуда.
— Деньги, — повторил первый. Он вовсе не был похож на крутого грабителя из фильмов. Меня толкнули в спину, и я задрожал.
— Нет денег, — пролепетал я, чувствуя, как судорога сводит бедра.
Длинноволосый ухмыльнулся — по-видимому, заметил, что меня трясет. Но меня трясло не от страха — от волнения. А когда я сильно волнуюсь, то теряю голову. Ведь я сенсетив — я чувствую острее, переживаю полнее, мои эмоции словно огонь!
Какая-то сияющая пленка затянула глаза. Я почувствовал, что дрожь добралась до рук, и ощутил сильную потребность сжать кулаки. До боли. Меня объял дикий восторг — это и есть жизнь! Захотелось бить, резать, терзать! Пусть меня ударят, пусть! Я хочу почувствовать боль!
Хочу почувствовать вкус жизни!
Закричав, я бросился вперед. Длинноволосый отшатнулся, и я успел заметить гримасу страха на его лице. Потом я выбросил вперед руки, и он с жалостным криком подался назад. Я увидел, что он прижимает обе ладони к лицу, а из-под пальцев течет что-то темное. Мои руки сами вскинулись, сжимаясь в замок, но тут меня обхватили сзади.
Это второй! Он облапил меня, прижав мои локти к телу. Я дернулся вперед, но он держал крепко.
Тогда я с размаху подался назад и что было сил запрокинул голову. Мой затылок ударился обо что-то твердое, да так, что зазвенело в голове.
Одновременно с этим я услышал противный хруст и странный всхлип. Меня отпустили. Не теряя времени, я повернулся и словно клещ вцепился в крепыша. Повалил на землю, обхватил горло. Он захрипел и стал извиваться подо мной. Ударил меня по лицу. Но мне было уже все равно, я не чувствовал ударов. Ярость душила меня, и я выплескивал ее наружу, чтобы не задохнуться.
Сзади раздались торопливые шаги и на мои плечи легли чьи-то руки.
— Генрих! — позвали меня. — Генрих! Это я!
Отпусти его!
Луи? Нет, не похоже.
Вокруг стало вдруг шумно и людно. Меня потянули назад, руки сами разжались, и я отпустил горло крепыша. Меня оттащили в сторону и положили на землю. Я потряс головой и сел. Вокруг суетились люди — не меньше десятка. Все бегали, кричали.
Неужели полиция?
— Генрих! — надо мною склонилось знакомое лицо.
— Ричи?!
— Как ты, Генрих? Успокойся, все в порядке! Это мои люди!
— Ричи! — прорычал я.
В руке моего агента внезапно появился шприц.
Когда игла впилась мне в плечо, я вздрогнул.
— Спокойно, Генрих, — сказал Ричи, — это успокоительное. Я оглянулся по сторонам. Двое нападавших стояли шагах в пяти от нас. Рядом с ними находился один из сотрудников Ричи. Он и тощий кричали друг на друга. Крепыш не отнимал правую руку от лица.
— Ричард, — уже простонал я, — что за хрень?
— Тихо, тихо! — раздалось в ответ. Ричард поднялся и крикнул:
— Валентин! Быстро сюда, посмотри, что с «вампиром»! Надеюсь, он цел!
Я ощутил, как крепкие чужие руки снимают с моего пояса мнемо-рекордер, и зашипел. Укол действовал — я расслабился и теперь почувствовал, что у меня болит ушибленный бок и страшно ноет левая скула. И тут меня словно ударило!
— Ричи, — захрипел я, — зачем тебе «вампир»?
— Какая запись! — Ричи улыбнулся. Его таза прямо-таки излучали счастье.
— Ричи! — закричал я.
— Завтра это уйдет в Голливуд! Боже! Я думаю, все вышло отлично! Это будет не рабочий материал, а полноценная запись. Я застонал и попытался приподняться.
— Не вставай, — забеспокоился Ричи и обнял меня за плечи. — Знаешь, ты гений! Не ожидал от тебя такой прыти!
Я безумным взором окинул двор. Тощий перестал кричать и сейчас что-то спокойно обсуждал с человеком Ричи. Внезапно тот сунул руку в карман, вытащил пухлый пакет и протянул его моим недавним противникам. Длинноволосый схватил пакет, что-то буркнул крепышу, и оба, развернувшись, исчезли в сумерках.
Я заплакал. От жалости и злости. У меня нет даже возможности по-настоящему подраться. Все это инсценировка. Все для записи. Для работы. В минуту схватки я почувствовал себя человеком, который может жить не только воспоминаниями и фантазиями. Напрасная надежда! Это тоже оказалось постановкой. Этот ублюдок Ричи специально все подстроил, чтобы получить запись, которую я отказывался делать. Он хотел посмотреть, чего я стою.
— Сука, — простонал я.
— Тише, Генрих! — откликнулся Ричи, и глаза его внезапно стали холодными.
— Сволочь!
— Генрих успокойся, так было надо. Все в порядке. Нужно ведь как-то работать. Но ты был великолепен! Я не ожидал от тебя такого. Думаю, твоя запись побьет записи этого бешеного китайца Дениса Ли.
Я уронил голову на грудь и застонал от боли в скуле. Мерзкая жизнь! Она вся инсценировка!
Чертов шлем! О'Нил был прав. Мне уже захотелось снять этот шлем и жить как все!
Ричи встал, и тут я заметил, что у него под пиджаком кобура. Господи, да ведь он бандит!
Самый натуральный! Тот, кто обдирает сопливых актеров. И ведь он меня угробит! Ради своих гребаных денег! 'Ему ничего от меня не надо, кроме этих чертовых бумажек', — внезапно осознал я. Эта истина засияла передо мной, словно написанная неоновыми буквами величиной в аршин.
Он просто выжмет меня до капли и бросит подыхать на улице. Ну, может, по старой памяти пристроит в какую-нибудь лечебницу, где я буду доживать свой
