Шаги — глазок — молчание — щеколда.Я извинилась: — Этот Дождь со мной.Позвольте, он побудет на крыльце?Он слишком влажный, слишком удлинённыйдля комнат.— Вот как? — молвил удивлённыйхозяин, изменившийся в лице.4Признаться, я любила этот дом.В нём свой балет всегда вершила лёгкость.О, здесь углы не ушибают локоть,здесь палец не порежется ножом.Любила всё: как медленно хрустятшелка хозяйки, затенённой шарфом,и, более всего, пленённый шкафом —мою царевну спящую — хрусталь.Тот, в семь румянцев розовевший спектр,в гробу стеклянном, мёртвый и прелестный.Но я очнулась. Ритуал приветствий,как опера, станцован был и спет.5Хозяйка дома, честно говоря,меня бы не любила непременно,но робость поступить несовременночуть-чуть мешала ей, что было зря.— Как поживаете? (О блеск грозы,смиренный в тонком горлышке гордячки!)— Благодарю, — сказала я, — в горячкея провалялась, как свинья в грязи.(Со мной творилось что-то в этот раз.Ведь я хотела, поклонившись слабо,сказать: — Живу хоть суетно, но славно,тем более, что снова вижу вас.)Она произнесла:— Я вас браню.Помилуйте, такая одарённость!Сквозь дождь! И расстоянья отдалённость! —Вскричали все:— К огню её, к огню!— Когда-нибудь, во времени другом,на площади, средь музыки и брани,мы б свидеться могли при барабане,вскричали б вы:— В огонь её, в огонь!За всё! За дождь! За после! За тогда!За чернокнижье двух зрачков чернейших,за звуки, с губ, как косточки черешни,летящие без всякого труда!Привет тебе! Нацель в меня прыжок.Огонь, мой брат, мой пёс многоязыкий!Лижи мне руки в нежности великой!Ты — тоже Дождь! Как влажен твой ожог!— Ваш несколько причудлив монолог, —проговорил хозяин уязвлённый. —Но, впрочем, слава поросли зелёной!Есть прелесть в поколенье молодом.— Не слушайте меня! Ведь я в бреду! —просила я. — Всё это Дождь наделал.Он целый день меня казнил, как демон.Да, это Дождь вовлёк меня в беду.И вдруг я увидала — там, в окне,мой верный Дождь один стоял и плакал.В моих глазах двумя слезами плаваллишь след его, оставшийся во мне.6
