Иэн Бэнкс
Умм, или Исида среди Неспасенных
Глава 1
Я сидела у себя в комнате и читала.
В очередной раз перевернула страницу. Короткий шорох нарушил вечернюю тишину, и дрожащий отблеск свечи упал на изогнутый лист. Ни с того ни с сего у меня закружилась голова, и пальцы явственно ощутили, как от грубовато-шершавой, тонкой бумаги сквозь мою кожу проникают какие-то мощные токи, дурманящие сознание. На миг я будто лишилась рассудка, и в памяти, на фоне минувшего, возникла непрошеная картина самого первого совершенного мною Исцеления.
Дело было жарким летом, в один из тех душных, неподвижных дней, когда легкие тучки, накрывшие равнину и отдаленные холмы, того и гляди разразятся громом, а от каменных стен и голых утесов вот-вот повеет ласковым прогретым воздухом – стоит только подойти поближе. Мы с моим родным братом Алланом заигрались на опасном удалении от фермы и в столь же опасной близости от шоссе: выслеживали кроликов на полях и рыскали по кустам в поисках птичьих гнезд, но все без толку. Мне тогда стукнуло пять лет, Аллану – семь.
В тот день нам и попалась на глаза эта лисица: она лежала в свежескошенной траве под живой изгородью, тянувшейся вдоль раскаленного солнцем асфальта, по которому неслись легковые машины и тяжелые грузовики.
Зверек не двигался; на мордочке запеклась кровь. Аллан ткнул палкой в рыжий бок и заявил, что лиса давно сдохла, а я все смотрела, смотрела, смотрела – и убеждалась: она еще оживет. Сделав шаг вперед, я нагнулась, подняла ее с земли, прижала к груди и зарылась носом в мех.
Аллан брезгливо фыркнул: всякий знает, что у лисиц полно блох.
Но я чувствовала токи жизни, которые пронизывали и меня, и этого зверька. Во мне росло какое-то напряжение, ничем не напоминавшее сдерживаемую злость: оно проклюнулось, пустило ростки, зацвело, а потом хлынуло наружу, сверкнув ослепительным лучом бытия.
Животное вздохнуло и шевельнулось у меня в руках.
Через мгновение лиса уже заворочалась, и я опустила ее на прежнее место; она поднялась на ослабевшие лапы, вздрогнула и, с трудом ворочая головой, огляделась. При виде Аллана рыжая тявкнула и тотчас одним прыжком скрылась в канаве под живой изгородью.
Аллан, готовый зареветь (даром что мальчишка, да еще на два года меня старше), в ужасе вытаращил глаза. На скулах, под ушами задергались мышцы. Выронив палку, мой брат с дикими воплями бросился по колючей стерне в сторону фермы.
Я осталась одна – в неописуемом восторге.
Позже, много позже, оглядываясь на тот яркий миг детства с высоты более зрелого возраста, я во всех подробностях (так мне казалось) припомнила поднятую из травы лисицу и в тревоге задумалась: если мне присущ такой Дар, действует ли он на расстоянии?
…Головокружение отступило, перевернутая страница ровно улеглась на прочитанную. Дар памяти, который доступен всем и, конечно же, действует на расстоянии, вернул меня к настоящему и, хотя тогда это было мне невдомек, положил начало моей собственной истории.
Пора представиться: мое имя – Исида. Обычно меня называют Айсис или просто Ай. Я – ласкентарианка.
Начну по порядку – с того дня, когда мой дед Сальвадор, наш Основатель и Блюститель, получил письмо, давшее толчок разнообразным событиям, о которых я собираюсь здесь рассказать: это был первый день мая тысяча девятьсот девяносто пятого года, и все члены нашего Ордена уже вовсю готовились к Празднику любви, приходившемуся на конец месяца. Праздник этот, отмечаемый раз в четыре года, был чреват – для меня одной – особыми последствиями, которые не давали мне покоя; по этой причине я испытывала только облегчение и совершенно не печалилась оттого, что мне предстояло выйти за пределы Общины и совершить еженедельный поход в Данблейн, точнее, в тамошний собор, известный своим органом фирмы «Флентроп».
Наша обитель находится в излучине реки Форт, в нескольких милях от города Стерлинга, выше по течению. Река, возникающая из слияния мелких ручьев у самого Аберфойла, петляет, будто коричневый шнурок, случайно оброненный Создателем на древние пойменные земли, образующие восточный бок узкой шотландской талии. Русло изгибается и вьется в причудливых ужимках, то поворачивает назад, то рвется в сторону, соединяя низину Гарганнок на юге с длинной безымянной грядой приземистых, поименованных по отдельности холмов на севере (мне милее всего возвышенность Слаймабэк – одно название как звучит!); река, постепенно расширяясь, протекает через Стерлинг и змеится дальше, до Аллоа, где становится полноводной, как море.
В наших краях река достигает изрядной глубины, но не подвержена действию приливов; когда нет дождей, течение ровное; вода частенько становится илистой, но русло при всем том неширокое – любой мальчишка добросит камень с одного скользкого, заросшего тростником берега до другого.
Возвышенный мыс, на котором мы живем, зовется Верхне-Пасхальное Закланье. Особняк, сооруженный в викторианскую эпоху, фермерский дом, сложенный еще раньше, надворные постройки, сараи, навесы и оранжереи, а также многочисленная заброшенная техника, в которой при необходимости можно устроить спальню, склад или парник, – все это хозяйство размещается на одной половине из пятидесяти с лишним акров, ограниченных речной излучиной; вторую половину занимают два выпаса для коз, обнесенный стеной яблоневый сад, сосновый лес, лиственная роща, а на самом берегу, где старинное имение спускается к воде, среди илистых впадин привольно разрослись травы, кусты, камыши и гигантский бурьян.
В Общину можно попасть с южной стороны, по железному арочному мосту, на двух главных опорах которого просматривается неопознанный герб и дата: 1890. Когда-то по мосту свободно ездил трактор (сама видела фотографии), но теперь деревянное перекрытие сильно прогнило, а кое-где сквозь изъеденные балки даже виднеются бурые водовороты. Узкий настил из грубо сколоченных досок служит пешеходной дорожкой. По другую сторону моста, как раз напротив Общины, стоит на высоком берегу, в окружении стайки платанов, небольшой дом с башенкой – там проживает мистер Вудбин с дочерью Софи. Мистер Вудбин работает у нас садовником, но дом принадлежит ему на правах собственности: поместье Верхне- Пасхальное Закланье было даровано моему деду и в его лице всей Общине покойной женой мистера Вудбина, с той лишь оговоркой, что дом с башенкой сохраняется за дарительницей и ее наследниками. Шутки ради я величаю Софи укротительницей львов, хотя официально ее должность называется «смотритель». Работает она в сафари-парке, расположенном в нескольких милях за полями, недалеко от Доуна.
За домом Вудбинов петляет среди зарослей никчемная подъездная аллея. Ее охраняют высокие, накрепко скованные ржавчиной ворота, у которых, на покрытой гравием полукруглой площадке, Софи оставляет свой «моррис-майнор», когда приезжает домой; здесь же паркуется почтальон, доставляющий корреспонденцию. На подъездную аллею можно попасть через неприметную калитку сбоку от ворот.
С северной стороны, где шнурок извилистого речного русла почти смыкается сам с собой, пригорок сбегает к заброшенной железнодорожной ветке Драймен-Бридж-оф-Аллан, а там стена буйных зарослей отделяет нас от главной части общинных угодий – ровного лоскутного одеяла плодородных орошаемых земель площадью в две тысячи акров. Через железнодорожное полотно перекинут шаткий пешеходный мостик, оставшийся с прежних времен; мой путь к собору в то солнечно-туманное утро понедельника предстояло начать именно здесь, но перво-наперво полагалось совершить утреннюю трапезу.
Средоточием нашей мирской жизни служит длинный деревянный стол в кухонной пристройке старого фермерского дома, где в печи полыхает открытое пламя – вечный огонь домашнего очага. Печка