бросьте, пока мы не вернулись. Чтоб не расхолаживаться. А с Михаилом Плотниковым вы меня сведите, господин Лунин. Обязательно!
Огромная квартира в Доме на Набережной после ухода Коры и барона казалась теперь не только Фролу, но и Келюсу, прожившему в этих стенах всю жизнь, мрачной и неуютной. Последние дни дхар и Лунин собирались обычно на кухне и даже, перетащив туда раскладушки, иногда ночевали. Тут было как-то спокойнее и спалось без сновидений. И сейчас, пригласив нежданных гостей, Келюс проигнорировал этикет и усадил их за кухонный стол. Да и покойный Корф больше всего любил бывать именно здесь: Часто заваривал чай, а кроме того, несмотря на уговоры Николая, смущался курить в комнатах. Теперь его место за столиком пустовало, там стояли тарелка и наполовину налитая стопка.
Все слова были сказаны, водка выпита. Фрол и поручик ушли в гостиную выяснять подробности родословной князя, которая отчего-то заинтересовала дхара. Келюс и Тургул курили и негромко беседовали, надеясь, что шум вытяжки несколько затруднит систему прослушивания.
Генерал, не перебивая, выслушал рассказ Лунина о том, что случилось с Корфом. Келюс рассказывал все без утайки, опуская лишь те подробности, которые делали и без того фантастическую историю вовсе невероятной. Ярты Волкова в его изложении превратились в дезертиров из группы «Бета», сам майор — в обыкновенного маньяка, а Кора — Таня Корнева — в их пленницу, которую приучили к наркотикам. Историю Корфа, как и историю со скантром, эта версия едва ли сильно меняла: именно ее Николай уже не единожды успел изложить следователю.
— Дон-Кихоты, — вздохнул генерал, когда Келюс, наконец, замолчал. Неправда ваша, господин Лунин. Не вы втянули Михаила во все это — он вас втянул. Не знаю, честно говоря, имел ли он на это право. Понимаете, полковник Корф не мог не вернуться назад. Ностальгия тут ни при чем — это, сударь мой, лирика для гимназистов. Корф — человек военный, он выполнял приказ. И, если для этого нужно было выкрасть скантр, — он был обязан сделать это.
— Приказ начальника, бином, — закон для подчиненного?
— Именно так. Только слово «бином» — лишнее. Помилуйте, сударь мой, вы хоть понимали, что делали, когда пытались выкрасть скантр у собственного правительства?
— Скантр был нужен Михаилу, — упрямо заявил Келюс. — Он бы вернул его в Институт и сам возвратился бы…
— Может быть, — недобро прищурился Тургул. — А может, и по-другому бы вышло. Вы, надеюсь, догадываетесь, в какой службе работал Корф? Он бы мог взять и уничтожить скантр. Что тогда?
— Уничтожить? — поразился Келюс. — Но зачем? Он ведь хотел вернуться! Генерал со вздохом покачал головой, гася в пепельнице папиросу и закуривая новую. В наступившей тишине откуда-то из глубины квартиры донесся голос Ухтомского, повествующего «о битве князя Ряполовского в мале дружине с поганым собакою Касим-ханом и его злою ордою».
— Несомненно, — хмыкнул Тургул, — с собакою Касим-ханом… Господин Лунин, вы — человек штатский. Оговорюсь: не подразумеваю под этим более того, что сказал. Так вот, вы человек штатский, вы ученый — все так… Но, сударь мой, вы же бывали в бою, порох нюхали! Неужели вы до сих пор не поняли?
— Кое-что понял. А вас, господин генерал, понять пока не могу. Куда вы, бином, клоните?
— Да куда мне клонить? — удивился Тургул. — Я просто хочу сказать, что идет война. Война, сударь мой! Красные против белых. Я, мой поручик, покойный Михаил, — белые. Вы — красные. И, помогая Михаилу, вы помогали врагу.
— Ну, это вы уже загнули! — Келюс даже не рассердился, настолько нелепым казалось сказанное. — Дед мой, покойный комиссар Лунин — царствие ему Небесное, — напоследок меня иначе как врангелевцем и корниловцем не величал…
— Видел я ваших корниловцев, — спокойно, без тени эмоций, отозвался генерал. — На Страстном. Стоят, извиняюсь, в раскорячку, рожи холопские, наглые. И небритые. Еле удержал Ухтомского, он, знаете, так и рвался. Мы эту форму офицерам не сразу разрешали носить — не после первого боя, даже не после десятого, сударь вы мой! Они еще ордена цеплять изволят… Наши ордена! Вернусь — отдам приказ — все ордена погибших уничтожать. Чтоб — ни в чьи руки. Ни парижских ювелиров, ни этих, прошу прощения…
Тургул вновь замолчал, и Келюс услыхал голос Фрола, вопрошавшего: — …то есть как, елы, парил по небу? Не мог он парить по небу!
В ответ князь Ухтомский пытался объяснить что-то про фольклор, но дхара, это, похоже, не успокаивало.
— Извините, отвлекся, — возобновил разговор Тургул. — Так вот, господин Лунин, идет война. У нас — на фронтах, у вас — тлеет под пеплом. Но, очевидно, уже кое-где полыхает.
— Э-э, бросьте, — не согласился Келюс. — Свою войну вы проиграете — к большому сожалению, моему лично, и, можете поверить, еще очень многих аккурат в ноябре двадцатого. Жаль, конечно, но делать нечего. А у нас свои дела. И войны, надеюсь, все-таки не будет.
— Ну да, конечно, — кивнул генерал. — Лозунг — хоть прямо в ОСВАГ или РОСТА… «Река времени в своем стремленьи уносит все дела людей»… А вы знаете, господин Лунин, что передавали нам по этому самому Второму Каналу?
— Догадываюсь, — усмехнулся Келюс. — Военные планы красных. И, может, кое-какие технические новинки.
— Верно догадываетесь. Только опять лишнее слово — «может». Иначе зачем мы поддерживали связь с этими… переродившимися?
— Вы думали, у нас в ЦК сидит ваш доброжелатель?
— Конечно! — воскликнул Тургул. — И не только думали! Нас в этом уверяли! Обещали чуть ли не изменить ход истории! О Господи, прости им всем… Кто же на такое не согласится?! Тут можно рискнуть не только полковником Корфом — дивизии не жалко!
— Они передавали такие же данные красным! — понял Келюс. — Но зачем?
— Нас исследовали, — бледно улыбнулся Тургул. — Посылали запросы о состоянии экономики, финансов, о транспорте, еще о чем-то… О войне не спрашивали — тут и так все ясно. Мы отвечали — что оставалось делать? Ну, красных тоже, так сказать, рентгенировали. А Михаил Модестович, как я понял из ваших слов, все это раскрыл.
— Михаил говорил, что он просто курьер!
— Разумеется, — генерал закурил очередную папиросу. — А что же, по-вашему, он должен был сказать? Я, отважный разведчик, полковник Корф, первым проник в злодейские замыслы жидо- большевистской банды и понял, что господина главнокомандующего, равно как и все Особое Совещание, водят за нос, причем не первый месяц? И что помогать нам никто и не думал — просто ставят эксперимент на нас и красных одновременно! На предмет приемлемости капитализма среди наших родных осин… Или на иной предмет, столь же актуальный в вашу, как вы ее называете, перестроечную эпоху. Не знаю, какое дали Михаилу задание в этом «транспортном управлении», но он все сие понял. Второй Канал обслуживает не только Харьков, где сейчас, то есть в августе 19-го, мы, но и Столицу, где нынче красные. Что Корф должен был сделать? Или прорваться обратно и сообщить — но это, как я понял, было почти невозможно. Или просто уничтожить скантр и обрубить Канал. Я бы на его месте так и сделал… Об остальном думайте сами.
— Думаю, бином, — Келюс действительно задумался. — Ладно, господин генерал, спорить не буду. Все равно теперь спрашивать уже некого. Но ведь сейчас у вас, как я понял, есть свой собственный Канал, и вы можете устанавливать любые нужные вам связи…
— В общем-то, любые. Золотой запас России пока еще у Адмирала. Тайн военных открывать не буду, но вы, наверное, и так кое-что поняли. Видите ваши современники подкинули нам неплохую идею. А главное — указали на Тернема. В двадцать восемь лет его мозги работают не хуже, чем в сто, смею вас уверить. Ну а теперь, сударь вы мой, беретесь ли вы по-прежнему утверждать, что наша война кончится в ноябре 20-го?
— Межвременные войны, бином, — пробурчал Николай, которому эта идея чрезвычайно не понравилась. — Интертемпоральные…
— Звучит страшно… Однако вернемся к моему менторству. Все, что вы тут вытворяете, — в том
