рукопись, которой не было

«…Можно много, очень много успеть за миллиард лет, если не сдаваться и понимать, понимать и не сдаваться…

… С тех пор все тянутся передо мной глухие, кривые окольные тропы…»

А.Н. Стругацкий, Б.Н. Стругацкий. «За миллиард лет до конца света»

«… Значит, все-таки снова, как и прежде, спасибо Филу… Это опять было сродни озарению. Или откровению…

… Он повернулся и без колебаний пошлепал по грязной обочине шоссе… Смутное светлое пятно плаща постепенно удалялось, уменьшалось, погасли звуки шагов…»

Вячеслав Рыбаков. «Трудно стать богом»

«… фью-ю-у-у…хлюп-хлюп-хлюп…– прогудел на пределе слышимости шальной троллейбус.

«Стало быть, доберется,» – с тоскливой заботой подумалось о Малянове. Заезженным шлягером крутилось: «И ты с ними, Брут…»

и следом: «Друзей моих медлительный уход той темноте за окнами угоден…» Именно той – за окнами, а не этой, что внутри, которая рада и звезде на горизонте и светлячку.

Но до чего же мерзко отдавать этой вонючей темноте друзей!

Ведь друзей теряешь не в разлуке и не в смерти, хотя тосклива разлука и непроглядна смерть, друзья умирают в душе. Когда вбегаешь в тайное тайных ее, где всегда обитал друг, и видишь пустоту: сквозняк гоняет пыльные шарики и скребет заскорузлым мусором по шершавому облезлому полу… И гаснет лампада. И хочется напиться до полного вырубона, но ты никогда не уважал этот способ локального интеллектуального самоубийства. Ты всегда лечил свою душу работой. Но именно работать тебе и не дают… Однако не на того нарвались!..

«Нейтринное сканирование», – сказал Митька. Недурно. На уровне слабых взаимодействий вполне может быть. Только похоже, что он в своей божьерабской гордыне полагает, будто именно ему позволили додуматься до этой гипотезы, но обнародовать ее запретили. А тут этот бес Вечеровский попутал, заставил расколоться. Теперь будет трястись и раскаиваться и любую напасть воспринимать как божью кару за ослушание. У жены сердце прихватит, сыну нос расквасят или ребра пересчитают – все кара.

Бедный Митька! Как можно так жить?! Неужели он не видит, что, несмотря на его примерное рабство, об него, по-прежнему, вытирают ноги. И именно благодаря рабству: вытягивается он по струнке или извивается, аки червь – один хрен «кто-то топчет его сапогами…»

Нет, конечно, видит и даже приводит в доказательство того, что его шпыняют не за науку его, не за прозрение М-полостей звездных, а за помыслы высокие, за чрезмерную этичность целей, червю непозволительную, за потуги уподобиться богу духом своим. А тот – хрен потусветный, терпеть не может конкуренции и тычет незадачливых соискателей божьей степени в дерьмо их собственного мира.

Неужели можно не замечать юродивости, пародийности этой картины мира? А ведь именно к ней приводят высокоумные маляновские измышления.

Порыв холодного ветра швырнул на незащищенную лысину (эффектный результат одного из экспериментов по контакту с Мирозданием) пригоршню мерзких капель…

«Плевок Господень», – поежившись, усмехнулся Вечеровский и вытащил из кармана замурзанного плаща лыжную шапочку с нашитым поверх полиэтиленовым пакетом. Натянул ее на лысину.

«Гондон с крылышками… Уху-ху-ху…» – заухал он филином в темноту, представив себя со стороны. Формулировочка, конечно, не его. Не так воспитан. Но смачно. Хранит «геенна» носителей фольклора…

Не понравился я Малянову, – вернулся он к основному интеллектуальному потоку, – оч-чень не понравился рабу божьему. Больно и тошно ему стало от вида и тона моего. С запашком-с… Так ведь, какое лекарство без горечи? Горечь-то и лечит. А тошнит – так тем паче… Прочистится… Пилюли от дурости сладкими не бывают. Только помогут ли? Сможет ли он превзойти такую спасительную, такую удобную, такую убаюкивающую идею Бога? То, что он уперся в нее рогом – естественно. Не он первый, не он последний. Психика раба защищается от ужаса свободы… Свободы выбора. Вот и достанет ли сил превзойти то самое, что «должно превзойти» по рецепту Ницше? Или Чехова, если милее звук имени… Когда твое Я вмещает не только твою бренную плоть, обремененную трясущейся душонкой, но и плоть и души ближних твоих, а то и относительно дальних – соплеменников, сограждан, сопланетников, с которыми ты независимо от воли своей энергетически связан. И давление на тебя отзывается на них. Где болью сердца, где этническими конфликтами». «Все в мире связано с тобой…», и не метафорически, как у поэта, а физически – через полевую компоненту, если ты вспомнишь, что твоя, может быть, не слишком уютная, но вполне обжитая вселенная Ньютона-Эйнштейна погружена в пространство Козырева, где через энергетические потоки времени идет информационный обмен Мироздания…

Эх, Митька-Митек, неужели ты думал, что я, положив жисть свою жестянку на наковальню Мироздания, не допру до общеизвестного «закона цефализации», то бишь закона усложнения информационных структур Универсума, а буду долдонить о своем разлюбезном Гомеостатическом Мироздании? Какого черта ты с пеной у рта орешь мне, что «не в гомеостазисе мы живем – в развивающейся системе!»? А то твой Филя-простофиля популярных книжек не читает, где это написано… Конечно, не читает. Потому что есть книжки посерьезней. Да и своя, хоть и лысо-рыжая, голова на плечах есть. Еще кой-чего и она могет…

Нейтрино, конечно, заманчиво. Однако ты, Митрий, забыл о скорости обмена информацией. Скорость света при вселенских расстояниях никак не может обеспечить информационного обмена твоему боженьке. Твой бог обитает в твоей родимой вселенной Евклида-Ньютона-Эйнштейна, и ее константы делают его слепо-глухо-немым. Без информационного-то обмена… Ведь и нейтрино не могут преодолеть светового барьера. Так что, ваша гипотеза, товарищ Малянов…

Да-да, вам на роду написано быть товарищем. И никогда не стать господином. Как и мне, впрочем. Вот Вайнгартен – да! Он могет! Всегда стремился. Не зря же его не любовницами пужали, как Захара, хотя у него их тоже – пруд пруди, и не бедами ближних, как тебя, а директорством соблазняли с пути истинного. И к нобелевке всю жизнь тянулся. Мне мое лауреатство до лампочки. А ему покоя не давало. Человек такой. Не плохой и не хороший, так устроен…

Черт возьми! Как я сразу не допер! Очень смахивает на то, что его ожидаемая нобелевка – новый вариант директорства!.. Он-то думает, что свободен, а его просто на более длинном поводке ведут. Ну, не получилось с ревертазой. Утечка информации. Не он, так другой бы сделал. Лучше уж – он. Известно, как им управлять. Но это означает только то, что за его «ревертазой» открываются такие горизонты, которые ему еще и не снились. Я не спец, но, может быть, перспективы генетической трансформации Хомо сапиенс в Хомо космикус. Освобождение от естественной, животной, как ты говоришь, экологической ниши. А за этим неизбежно грядет космическая инженерия, приспособление под себя новой экологической ниши. Тут- то и оказываются полезны твои, Дима, М-полости. Просто как элемент истины. Правильное понимание космических процессов, необходимое космическому инженеру, то бишь богу, как его нынче понимают… А размышления Глухова, тростничка этого, весьма мыслящего, быть может, дают алгоритм взаимоотношений космических цивилизаций, хотя и на простеньком американо-японском примере. Есть в них нечто такое… Читал, вникал, не могу не признать… За что я его не люблю? За то, что был так высок и столь быстро сломался? Да нет – тростник же. Ничего не стоит его палкой перешибить, а тут Мироздание… А за то, что отражение мое… Тут Малянов меня порадовал – не совсем тростничок-то оказывается сдался. Еще мыслит, хотя и с переломанным хребтом. Возродил веру в человека. Хитер Глухов – провел не только меня, но и Мироздание – так глухо лег на дно, несколько лет осознанно шел к одиночеству, чтобы обрести

Вы читаете Богу – богово...
Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату