лошадей по периметру площади топталось довольно много, — и мы отправились на рынок за покупками. Я брела следом за Хаартом, то и дел натыкаясь на всякую всячину, разложенную на земле, и попутно пыталась понять, что из себя представляет местная публика. Народ тут был самый разный — я увидела нескольких сульпов, но они ничего не продавали, а рылись в грудах вещей, выискивая что-то нужное для своей лесной жизни, но людей — настоящих людей — огромное большинство.
Все неуловимо похожи друг на друга — один народ — темноволосые, скуластые, в ярких домотканных одеждах. Женщин среди них было очень мало, да и те — в основном старухи, сидящие на корточках с отсутствующим видом. Самой распространенной одеждой тут были шерстяные пончо со сложными геометрическими узорами. Уже потом Хаарт сказал мне, что по расцветке и узору можно узнать, откуда этот человек родом — я имею в виду, из какой деревни или местности. У нас, кажется, у каких-то народов тоже что-то в этом роде бывает, верно?
Но интереснее всего было рассматривать не людей — в большинстве своем они казались какими-то заторможенными, словно сонными, — а то, что они продавали. Какой-то фантастический склад барахла! Тут были какие-то рюкзаки из лоскутов чешуйчатой кожи, ножи с резными костяными ручками, всяческая хозяйственная утварь, седла, упряжь, и, неожиданно — фонарик на батарейках, болотные резиновые сапоги, капроновые рыболовные сети — все явно нашего производства, все — с той стороны. Похоже, через проход шел налаженный товарообмен — до того, как он закрылся, проход этот. Интересно, как они будут теперь менять батарейки? Я даже обнаружила в куче вещей вполне приличный портативный радиоприемник, а это означало, что где-то есть и передатчики.
Хаарт уже продал то, что он там продавал, я так и не поняла, что это было, и теперь прятал в поясную сумку деньги — если эти серебристые квадратики с дыркой в одном углу можно назвать деньгами.
Я подошла к нему и спросила:
— А покупать мы тут что-то будем?
Мне очень понравился нож с костяной ручкой.
— Тебе нужна какая-то приличная одежда, — сказал он. — Правда, это без толку. Все равно по тебе видно, что ты с той стороны.
— Какая приличная одежда? Это одеяло?
— Чем плохо одеяло? На самом деле, это очень удобная штука.
В общем, мы купили такое пончо, я, правда, хотела синее с белыми и коричневыми узорами просто потому, что мне понравилось сочетание цветов, но Хаарт сказал, что такое нельзя, потому что такие, видите ли, носят на болотах, и пришлось мне напялить красно-коричневое, а это сочетание цветов я терпеть не могу с детства. Купили мы кожаные штаны — вот это, как раз было то, что надо, потому что, похоже, конный транспорт тут — единственное средство передвижения (не считая летающих платформ леммов) и верхом придется ездить много. Еще был куплен нож с костяной ручкой, потому что Хаарт сказал, что нож мне пригодится.
— Может, мне пригодится ружье? — спросила я.
— В кого ты хочешь стрелять? — раздраженно отозвался Хаарт.
Я, в общем-то, ни в кого не хотела стрелять, но, исходя из всякой приключенческой литературы у меня составилось представление, что иметь при себе оружие в полудикой местности вроде как положено.
— Ну, хотя бы, в этих твоих, в хаэд, — неуверенно сказала я.
— И не надейся, что сможешь справиться с хаэдой, хоть с ружьем, хоть без, — резонно возразил Хаарт, — а больше стрелять тут не в кого. Если не хочешь напороться на них, держись подальше от Кочевья, вот и все.
В этом мире, где не в кого было стрелять, сумерки были такими же долгими и заторможенными, как и рассвет — небо продолжало мерцать, словно возмещая живущим под ним тот свет, на который поскупилось днем, но, наконец, все же и оно погасло. Я так и не видела тут ни луны ни звезд. Понятно, что сквозь такую плотную облачность звезд не разглядеть, а вот с луной сложнее — ее вообще могло не быть. Может, ее отстуствие и послужило причиной тому, что этот мир стал таким, каким он стал — без приливов и отливов, без резких изменений климата, без глобальных катаклизмов. А если тут, все же, и есть луна, то на что она, интересно, похожа? Вообще-то, чтобы выяснить, есть тут луна, или нет, достаточно побывать на побережье — Хаарт сказал, что от дома до моря всего лишь сутки езды. Но на побережье, говорил он, всегда небезопасно — хаэды там встречаются задолго до начала Кочевья. В сущности говоря, Кочевье это — просто какая-то массовая сезонная миграция — может, на дальних болотах, которые находятся в тысячах километров отсюда, просто наступают холода и те существа, — пресмыкающиеся, скорее всего, — которые на закапываются в ил, не засыпают на зиму, толпами валят сюда, к более теплым местам… не знаю. Скорее всего, так. Их гонит с места на место то же, что в нашем мире швыряет толпы людей из страны в страну, то, что погнало в невероятные здешние леса вооруженные банды с той стороны — голод и страх.
Народ на торговом месте стал потихоньку рассеиваться, кто куда, часть телег отъехала, я сначала думала, что мы тоже поедем, но Хаарт повел лошадь к тому двухэтажному небоскребу. Он, действительно, оказался постоялым двором — назвать это заведение гостиницей у меня язык не повернется. Стойла для лошадей были за серой высокой оградой, сделанной из того же странного материала, что и ограда в доме у Хаарта — пористое, похожее на пемзу вещество, но цельное, точно бетон — ни швов, ни стыков. Я дожидалась во дворе, пока Хаарт распрягал лошадь — окна в доме были освещены, но снаружи сквозь них можно было разглядеть лишь темные бревенчатые стены да потолок — так высоко они располагались.
— Вперед! — сказал Хаарт и мы вошли в дом.
Там было неуютно. В незнакомом помещении, да еще в присутственном, всегда неуютно, а тут и подавно. Свет здесь был тусклый и какой-то мутный, что ли. Он исходил от висящих на стене ламп — природный газ, по-моему. В углу располагалось громоздкое сооружение, видимо, представляющее собой буфетную стойку, а посредине комнаты, параллельно друг другу, стояли два длиных дощатых стола. Когда мы вошли, сидящие за столами люди повернулись к нам — те же ничего не выражающие лица, что и на базаре.
— Иди наверх — сказал Хаарт.
Я пробормотала что-то насчет того, что неплохо бы выпить чего-нибудь горячего, если уж поесть тут нельзя.
— Иди наверх и закрой за собой дверь, — повторил Хаарт, — я принесу тебе поесть.
Я поднялась по деревянной стертой лестнице, по-прежнему чувствуя спиной внимательные взгляды. На втором этаже имелось несколько комнат — все они сейчас были пусты. Я вошла в ближайшую. Не комната — каморка с наклонным потолком и крохотным окном. Из окна в лиловых сумерках проглядывала все та же бесконечная равнина под мягко освещенным небом — где-то, у самого края, светились тусклые огоньки. В комнате была постель — низкие дощатые нары, покрытые домотканой дерюгой. Я повалилась на них, не раздеваясь — благодарение Богу, тут нет насекомых. Снизу доносился глухой шум — невнятный гул голосов, но, для такого скопления народа, впрочем, не слишком громкий. Мне приходилось бывать в самых разных гостиницах, в самых разных городах, — эта была еще не самая противная. На дверях не было запора, никакого замка, ничего — я их просто прикрыла за собой, когда вошла. Убаюканная этим мерным монотонным гулом, напоминающим шум морского прибоя, я задремала.
Разбудил меня Хаарт. Он принес пресную лепешку и отвар из трав, который тут у них безуспешно притворялся чаем. Пока я расправлялась со всем этим добром, он, сидя на краю постели, расшнуровывал сапоги.
— Почему они все на меня так уставились? — поинтересовалась я.
— Здесь редко бывают женщины, — пояснил Хаарт — это не в обычае.
— А что тут тогда делают женщины? Дома сидят?
— В основном, да. Я бы тебя оставил, но дом стоит на отшибе. А вокруг неспокойно.
— Из-за чего, из-за Кочевья?
— Нет, — ответил Хаарт. — Из-за банд с той стороны. И, кстати, никогда на людях не вступай первая в разговор.
— Это тоже не принято?
— Да.
