спрашивает:
– Что здесь происходит? Что все это значит?
– Потрудитесь отпустить мой рукав, – говорит в ответ Нагель. – Я вовсе не собираюсь убегать. К тому же здесь ровным счетом ничего не произошло. Просто я оскорбил человека, который сейчас выбежал отсюда, а он пытался защищаться. И это вполне естественно. Так что все в порядке.
Но хозяин продолжает сердиться и даже топает ногой.
– Я не потерплю, чтобы здесь устраивали спектакли. Я не допущу этого! Если вы намерены скандалить, то ступайте на улицу. И чтоб ничего подобного больше не было. Ясно вам!.. Просто с ума все посходили!..
– Да ничего особенного не случилось! – вмешиваются несколько посетителей. – Мы свидетели!
И поскольку добропорядочные люди всегда на стороне сильного, они безоговорочно берут сторону Нагеля и наперебой объясняют хозяину, что к чему, а Нагель пожимает плечами и подходит к Минутке. Без всяких обиняков спрашивает он маленького седого шута:
– Кем вам приходится, собственно говоря, поверенный, что он позволяет себе так издеваться над вами?
– Да что вы! – отвечает Минутка. – Никем он мне не приходится. Он мне никто. Правда, однажды я плясал для него на рынке за десять эре. Просто он всегда преследует меня своими шутками.
– Так вы, значит, пляшете за деньги, на потеху зрителям?
– Да, иногда, но не часто. Только если мне позарез нужны десять эре и я не могу их достать другим путем.
– А на что вам деньги?
– Как на что? На многое. Во-первых, я ведь дурачок, я ни на что не гожусь, и мне частенько приходится туго. Когда я служил матросом и мог сам себя прокормить, мне жилось куда как хорошо. А потом я упал с мачты, расшибся, сломал хребет и с тех пор перебиваюсь кое-как. Меня кормит мой дядя, и вообще я сижу у него на шее, но я ни на что не жалуюсь, у меня есть все, что надо, даже с лишком, потому что дядя понемногу торгует углем. Да я и сам вношу кое-что в дом, особенно теперь, летом, когда угля почти не берут. Уверяю вас, это так же верно, как то, что я сейчас говорю с вами. Вот в такие дни эти десятиэровые монетки мне очень кстати, я чего-нибудь покупаю на них и приношу домой. Что же до поверенного, то его веселят мои пляски именно потому, что из-за своего увечья я не могу плясать, как люди.
– Значит, ваш дядя не против того, чтобы вы плясали за деньги на рынке?
– Нет, нет, что вы, вы не должны так думать! Он частенько говорит: «Мне не нужны эти шутовские гроши». Да, когда я приношу ему десять эре, он всегда называет их шутовскими и ругает меня за то, что я посмешище для людей…
– Ну хорошо, это во-первых. А что же во-вторых?
– Простите, что?..
– Ну а что же во-вторых?
– Я вас не понимаю.
– Вы сказали, что во-первых, вы дурачок, ну а во-вторых?
– Если я так сказал, прошу простить меня.
– Таким образом, выходит, что вы только дурачок, и все.
– Я искренне прошу простить меня.
– Ваш отец был пастором?
– Да, пастором.
Пауза.
– Послушайте, – говорит Нагель, – если вы никуда не спешите, давайте поднимемся ко мне в номер. Вы не против? Вы курите? Отлично. Пойдемте, прошу вас, я живу здесь наверху. Я буду очень рад, если вы заглянете ко мне.
К немалому удивлению всех присутствующих. Нагель и Минутка поднялись на второй этаж и провели вместе весь вечер.
3
Минутка сел на стул, взял сигару и закурил.
– Может, вы что-нибудь выпьете? – спросил Нагель.
– Нет, я не пью. От спиртного у меня голова идет кругом и все начинает двоиться в глазах, – ответил гость.
– Вы когда-нибудь пили шампанское? Ну конечно же, пили.
– Да, много-много лет тому назад, на серебряной свадьбе моих родителей.
– Вам понравилось?
– Да, припоминаю, это было очень вкусно.
Нагель позвонил и велел подать шампанского.
Они потягивают шампанское и курят. Вдруг Нагель, пристально взглянув на Минутку, говорит:
– Скажите… Я хочу задать вам один вопрос, который может показаться смешным. Согласились бы вы, конечно, за известную сумму, чтобы вас записали как отца в метрику ребенка, отцом которого вы не являетесь? Мне это пришло в голову просто так, я не имею в виду ничего определенного.
Минутка глядел на него широко раскрытыми глазами и молчал.
– За небольшое вознаграждение, крон в пятьдесят, или, скажем, даже, в две сотни, сумма здесь не имеет значения, – сказал Нагель.
Минутка покачал головой и долго молчал.
– Нет, – проговорил он наконец.
– В самом деле не хотите? Деньги я выплатил бы наличными.
– Все равно! Нет, этого я сделать не могу. Этой услуги я оказать вам не в силах.
– А собственно говоря, почему?
– Не просите больше, оставьте меня. Я ведь тоже человек.
– Да, быть может, это действительно уж слишком, с какой стати вы обязаны оказывать кому-то такую услугу? Но мне хочется задать вам еще один вопрос: согласились бы вы… Ну, могли бы вы, за пять крон, конечно, пройтись по городу с газетой или бумажным кулем на спине?.. Вы выйдете отсюда, из гостиницы, потом направитесь на рыночную площадь и на пристань… Согласны вы это сделать? За пять крон?
Минутка смущенно склонил голову и механически повторил: «Пять крон», но ничего не ответил.
– Ну да, за пять или за десять крон. За десять крон вы бы это сделали?
Минутка откинул со лба волосы.
– Я не понимаю, откуда вы, приезжие, наперед знаете, что я для всех шут? – сказал он.
– Как видите, я могу тотчас вручить вам эти деньги, – продолжал Нагель, – все зависит только от вас.
Минутка впивается взглядом в ассигнации. Растерянно глядит на них, облизывает пересохшие губы и не выдерживает.
– Да я…
– Простите, – поспешно останавливает его Нагель. – Простите, что я прерываю вас, – повторяет он, чтобы не дать гостю говорить. – Как ваша фамилия? Я, право, не помню, но, кажется, вы не сказали мне, как вас зовут.
– Меня зовут Грегорд.
– Вот как, Грегорд? Скажите, а тот Грегорд, делегат Эльдвольдского съезда, не доводится вам родственником?
– Да, с ним я в родстве.
– Так о чем же мы говорили? Ах да, значит, ваша фамилия Грегорд? И вы, конечно, не согласитесь
