Человечество осваивало космос, но по-прежнему блуждало в лабиринтах Времени. Даже на каждой планете время текло по-разному в зависимости от ее массы, орбиты и положения по отношению к центру Галактики. А те, кто путешествовал со скоростью света, становились жертвами странных ловушек, расставленных Хроносом. История перестала восприниматься как непрерывный процесс. Ткань истории стала больше напоминать переплетение разнородных волокон, а потому было невероятно трудно разобраться в причинах и следствиях событий. Войны утратили всякий смысл. Центральное правительство стало простым символом, на который ссылались в случае нужды местные власти. Однако это правительство, разместившееся на гигантской планете в районе Бетельгейзе, оказалось символом действенным и стабильным как в пространстве, так и во времени. Казалось, что лучи красной звезды-гиганта, видимой во всей Освоенной Галактике, доносят до самых отдаленных уголков волю центральной власти. И хотя планета правительства обращалась не вокруг Бетельгейзе, а вокруг соседней небольшой звезды, обеспокоенные или удивленные взоры устремлялись к Бетельгейзе. Само название Бетельгейзе произносили с почтением, словно красноватый свет звезды вливал в них новые силы.
Развивайся на каждой освоенной планете своя культура или цивилизация, центральное правительство не могло бы повлиять на нее из-за искажений во времени. Но именно искажения во времени, связанные с межзвездными путешествиями, не позволяли выбирать особый путь. Во всей Галактике существовала некая верность центральному правительству Бетельгейзе, поскольку его власть была единственной стабильной реальностью в этом мире зыбкого времени.
Центральное правительство направляло своих чиновников, исследователей и первопроходцев во все известные миры Галактики. Когда они возвращались с устаревшей на века информацией, судьбы Галактики решали иные люди. Но это не имело никакого значения. Все данные накапливались в памяти гигантских компьютеров Бетельгейзе и позволяли составлять планы, которые могли быть реализованы через пятьсот лет в каком-нибудь отдаленном секторе Галактики.
Ибо главной задачей человека, стремящегося выжить в этой Галактике, было ее познание. Опасность крылась в недооценке опасностей. К этому можно было привыкнуть, но забывать не стоило. Первые исследователи погибали оттого, что не знали, как противостоять той или иной угрозе. Целью правительства была подготовка первопроходцев, способных выжить в любых условиях.
Алган боялся, что не выдержит тренировок. Но биологи и психологи составили программы подготовки со знанием дела и проводили их на грани человеческой выносливости, поскольку космос не спрашивает, каковы ее пределы.
Тренировки закаливали человека как физически, так и умственно.
Когда Алгана впервые привязали к «большому креслу», он принялся шутить. Но уже на третьей минуте из его легких рвались только вопли:
— Оставьте меня в покое! Выключите эту чертову механику!
Он поносил своих мучителей последними словами, но те не слушали его. Они знали, что ощущает Алган, — ведь они сами прошли через это. И знали, что для Алгана эти испытания — единственная возможность не сойти с ума потом. Они также знали, что сам Алган сочтет свои мучения смехотворными по сравнению с теми, которые выпадут на его долю позже. Они только надеялись, что не ошиблись, когда исследовали организм этого человека.
Алгану казалось, что он падает в бесконечную тьму без единого проблеска света. Падение было бесконечным. Живот раздирали спазмы. Сердце билось то учащенно, то вовсе останавливалось — его организмом управляли команды, поступавшие по электродам.
Алган выл:
— Отпустите меня! Остановите!
Падение было бесконечным, и падал он в небытие. Ярость его не имела границ. Он знал, что несется к какому-то громадному телу, скрытому во тьме где- то внизу. Но конца падению не было, дно с каждой секундой уходило все глубже и глубже вниз. Ему казалось, что он ослеп.
На четырнадцатой минуте Алган умолк — в горле так пересохло, что оно перестало пропускать звуки. Он знал, что достиг границ Вселенной, что пересечет их и конца его падению никогда не будет. Страх исчез — его череп стал вместилищем куда более ужасных ощущений.
На шестнадцатой минуте он ощутил себя точкой. Он пытался припомнить время, когда у него были руки и ноги, но это было слишком давно и слишком невероятно.
На восемнадцатой минуте он почувствовал, что разбухает.
Ощущение постоянного роста во все стороны было невыносимым. Наконец его тело заняло безграничное пространство, опутав эту беспредельность до боли натянутыми нервами.
На двадцать первой минуте он взорвался. Крохотные частицы его тела разлетелись во все концы пространства. Он превратился в плотный туман. Разум пытался настичь каждую частицу и удержать ее, но его усилия были тщетны. Потом отказал разум.
Душу Алгана объял хаос. Полчаса падения сломили его. Он распался на атомы.
Те крохи разума, которые еще теплились в Алгане, отметили, что Вселенная враждебна. Сознание этого влило в него новые силы. Зернышко разума, обогащенное новым знанием, принялось за реорганизацию разрозненных воспоминаний и прошлого опыта. В мозгу Алгана вспыхнуло пламя ненависти. Падение потеряло всякий смысл. Он неторопливо восстановил контроль над нервной системой. Ненависть помогла ему отыскать запасы новых сил в сокровеннейших закоулках души и обрести равновесие.
Именно к этому и стремились эксперты. К одинаковому результату приводили самые разные пути. Одни выдерживали испытание, черпая силы лишь в стремлении познать новые миры. Других спасал страх, именно он заставлял их искать пути его преодоления. Но блуждания во тьме создали совершенно нового Алгана. И если бы эксперты могли прощупать его мозг, то вряд ли испытали удовлетворение. Ибо в момент, когда обнажилось ядро его души, все существо Алгана прониклось ненавистью. И ей подчинилась нервная система.
К тридцать шестой минуте он вновь обрел себя. За последние пять минут он узнал о человеке и Вселенной больше, чем за предыдущие тридцать два года.
Он расслабился. Падение прекратилось. Он вынырнул из ночи.
Когда к нему бросились, чтобы извлечь из кресла, никто не заметил холодного блеска его глаз, прежде чем он потерял сознание.
Большое кресло было последним словом науки в области создания иллюзорного мира. Его электроды подменяли реальный мир, давая пищу воображению для создания любого мира. На некоторых планетах подобные кресла в упрощенном виде служили развлекательным целям. Иногда, случалось и такое, их использовали как орудие пытки. Но во всех портах они служили для подготовки пилотов и первопроходцев.
Кресло появилось после трехсот лет интенсивных исследований нервной системы. Оно позволяло контролировать каждый нерв, включать или отключать любые синапсы. В случае неизлечимых неврозов оно было единственным средством врачевания, правда, не всякий больной выдерживал процедуру.
Кресло само по себе было целым миром. Существовала легенда, согласно которой великий Тулгар, создатель первого кресла, покончил с собой, испытав его и не найдя ему достойного применения, ибо в его детище неразрывно слились потенциальные рай и ад. Но век спустя началось Освоение. Кто-то вспомнил о Тулгаре и разыскал на университетском чердаке его кресло, которое могло воссоздать все чудеса и ужасы Вселенной.
Алган научился падать в самую темную бездну и ощущать неизмеримость окружающего пространства.
Ненависть служила ему спасательным кругом. Вначале он не знал, на кого ее направить, и ненависть клокотала в нем в первозданном, хаотическом и бесформенном виде. Затем он возненавидел порт, чужеродное тело на планете, и принялся хладнокровно разрабатывать способ его разрушения. Затем его ненависть обратилась на тех, кто построил этот порт. К концу второй недели тренировок (хотя ему казалось, что он провел в подземельях космопорта десяток лет) Алган решил уничтожить Бетельгейзе.
Завоевание звезд и освоение чужих миров были для него пустым звуком. Он знал только то, что его силой отрывают от Даркии. Ну что ж, он станет той песчинкой, которая медленно и неотвратимо источит громадный механизм освоения Галактики.
Когда он научился властвовать над тьмой и падением, его бросили на враждебные планеты и в совершенно чуждые миры. Однажды он планируя опустился на обширную сверкающую поверхность. Он распластался на ней не в силах шевельнуть даже пальцем. Он знал, что должен встать и пойти, но лежал, приклеившись к этой металлической громаде, намного превышавшей размеры Даркии, а сверху на него давило черное тяжелое небо, усеянное мириадами звезд.
Он с трудом встал на колени. Воздух был так сух и холоден, что рвал легкие.
Что-то гнало его в определенном направлении, но не было сил сделать и шага. Его обволакивал ужас, который накатывал волнами, хотя вокруг не существовало ничего, что оправдывало бы его страхи. На равнине не было ни одного препятствия, которое могло бы пробудить такое чувство.
Страх таился в глубине души. Алган был один. До сих пор ему не случалось бояться одиночества. Он не раз в одиночку пересекал океаны и континенты Даркии. Но его нынешние ощущения не шли ни в какое сравнение с прошлыми.
Он понял — именно к этому стремились те, кто наблюдал за его тренировками, — как опасно полное одиночество в чуждом мире: там, где одиночка обречен на гибель, группа может выжить.
Но урок этим не кончался. Требовалось выжить даже в том случае, если у тебя не было никакой надежды на постороннюю помощь.
Он пополз по ледяной поверхности. Что-то толкало его вперед, хотя он не мог понять, чем одна точка горизонта лучше другой. Он попытался сдержать дыхание, прополз несколько сотен метров, и вдруг вся поверхность планеты опрокинулась. Его бросило вперед, и он заскользил по поверхности со все большей скоростью. Его руки искали любую шероховатость, чтобы зацепиться, но напрасно. В конце концов, выставив руки вперед, чтобы предупредить возможный удар, он выкатился на громадную равнину. Скорость падения возрастала. Небо медленно изменилось, а поверхность под ним посветлела. Она постепенно наливалась светом. И в то же мгновение из-за горизонта выползло громадное красное солнце.
Он понял, что падает на это солнце и ничто не может помешать этому падению. Красное солнце словно приклеилось к горизонту. Но пока Алган несся к нему, оно выкатилось в небо, затмевая блеск звезд и пожирая мрак.
Алгана подхватил вихрь.
Его подняло словно соломинку, хотя по гладкой краснеющей поверхности пробегало лишь легкое дыхание ветерка. И вдруг разразилась и заревела буря. Его завертело в воздухе, он не мог определить траектории своего полета. Он несся над поверхностью планеты, и та убегала назад с невероятной скоростью. Он заметил громадный темный силуэт, протянувший к нему свои щупальца. Он хотел закричать, но ему не хватило воздуха.
Алган понял, что это его собственная тень и он пролетает прямо под красным солнцем.
Его тащило вверх. В какой-то момент планета показалась ему невероятных размеров диском, вогнутым, словно чаша. Вдруг ветер стих. Алган перестал дышать. Он достиг звезд и, пока усыхали его легкие, пока в последних судорогах билось его сердце, а кровь сочилась сквозь поры, понял, что умирает, паря на границе пустоты.
Он напрягся, пытаясь нарушить несущее смерть равновесие. Но рефлексы подвели его, мозг работал вхолостую, не давая ощутимого результата.
Он сжался в комок и резко распрямился. Его обуяла ненависть к красному солнцу, исчезавшему за горизонтом стального диска. Он нырнул вниз.
