раскололось от молнии небо, не загрохотал гром, не заклубился вонючий серный дым… Хотя нет, кой-какой запашок всё же появился – резкий запах свежего навоза. И ещё стало гораздо светлее: в колдовском мире наступало утро.
– Ёксель-моксель! – ахнул бородач, уставившись остекленелым взглядом куда-то вдаль, над головой арестованного им шпиона. Игорь воспользовался моментом и уронил-таки доморощенного следопыта в удачно оказавшуюся рядом навозную кучу, заодно выскользнув из захвата. А уж потом и сам огляделся.
Колдовской мир назывался Квоар, вспомнил Игорь, а город – Великий Ростон, хотя ничего особо великого в нём не было, город как город, не слишком маленький, но и не слишком большой. Во всяком случае, до столичных масштабов он никак не дотягивал. Географически находился Ростон аккурат на том же месте, что и город, откуда только что прибыла сцепившаяся парочка, и во многом походил на своего двойника: даже расположение некоторых улиц совпадало, один к одному.
Улочка, на которой оказались Игорь и гражданин-патриот, была не из центральных, тихая и узкая, мощёная тёсаными булыжниками; по обеим её сторонам тянулись чугунные решётки из часто поставленных копий с нацеленными в небо чёрными наконечниками. За решётками непролазной чащей рос кустарник и зеленели деревья – вдали, над верхушками деревьев, виднелись остроконечные колпаки крыш, но не жестяных, а черепичных. Правда, флагов над ними не было, не дозволены вымпелы на шпилях типовых малых замков. Из тех, что для среднего класса.
То, что удивило бородача, уже улетело куда как далеко: большая стая мигрирующих фениксов, огненных птиц, из-за которых между защитниками природы и городскими пожарными до сих пор шло разбирательство, на котором было сломано немало копий – как в прямом, так и в переносном смысле.
– Вот ты какая, Америка буржуйская, – уныло пробурчал здоровяк, поднимаясь с навозной кучи и меланхолично счищая с себя ошметки пальцем, – знал я, что всё тут не по-людски, но чтобы настолько! У нас-то коровы на улицах не гадят, нет! Сволочь ты, шпиён, и всё тут… Нет чтобы сдаться и честно сесть в тюрьму навсегда, взял и окаянным способом меня в свою Америку уволок! Зачем ты это сделал, зачем? Охо-хо, какой я ужасно несчастный… – тем временем Игорь, посмеиваясь, сорвал бечевку со свёртка и вынул из него меч, ножны которого были обмотаны узорчатым поясом. Игорь подпоясался, и, уперев руки в бока, снисходительно посмотрел на здоровяка.
– Тебя как, несчастный, зовут-то? – Игорь отшвырнул ногой упаковку от меча к ближней решётке. – И учти, мы вовсе не в Америке. И, между прочим, не в нашем мире… Так что давай без вранья, начистоту, не то брошу тебя здесь и останешься ты навеки… хм-хм… ужасно несчастным.
– Агапий я, – угрюмо ответил бородач, вытирая палец о ватник. – Можешь называть просто Агапом, я не против. – И тут же уверенно добавил – Брешешь ты всё, американ пакостный! Что я, вашу американческую страну не знаю, э? Вон, крылатые ракеты куда-то полетели, аж пламя на полнеба! Опять, значит, захватнические инстинкты мускулами играют… – Агап снял с головы шапку и утёр ею потное лицо. – Жарко у вас, – пожаловался он американу с мечом, – совсем природу сгубили! Парковый эффект поразвели, понимаешь, с озонутыми дырками до кучи. Тьфу, буржуйская держава! И всё тут.
– Парниковый, – механически поправил Агапа Игорь. – Впрочем, ты прав, жарковато, – Игорь расстегнул куртку. – Наверное, здесь лето… Июль, скорей всего. Ладно, Агап, чего стоять-то, пошли.
– В российское посольство, да? – обрадовался бородач. – Сдаваться будешь? Эт-правильно, это я одобряю. И про меня, про меня-то сказать не забудь! Как я тебя изобличил, во.
– Да ну тебя, – махнул рукой Игорь и направился по улице в ту сторону, куда улетели фениксы, они же американческие крылатые ракеты. Потому как идти было всё равно куда – этот район города Игорь не помнил.
Агап тащился позади, покряхтывая и вздыхая как дряхлый бабуин над гнилым бананом, одновременно бормоча себе под нос что-то о зловредности лиц буржуйской национальности; Игорь скоро привык к непрерывному бубнению за спиной, как привыкают к гудению старого холодильника на кухне, и не обращал на него внимания. Идти и смотреть по сторонам было необычайно интересно: воспоминания – воспоминаниями, но личные впечатления куда как лучше! Хотя пока что впечатлений было маловато.
Мощёная улица вскоре закончилась, уткнувшись перекрёстком в бетонированный проспект, за которым поднимался высокая кирпичная стена с частыми сторожевыми башенками наверху: стена тянулась вдоль всей улицы, из башенок то и дело выглядывали скучающие стражники. Как назывался тот проспект и что было за стеной, Игорь определить не смог, слишком безлико – в городе хватало и проспектов, и стен, и стражников. Пока что Игорь стоял и попросту смотрел по сторонам, пытаясь сообразить, в какую сторону идти. Хотя, если гуляешь по незнакомым местам с ознакомительной целью, то, в общем-то, оно всё равно, куда…
На проспекте было оживлёно: по широченной проезжей части, разделённой вдоль низким каменным бортиком, ездили кареты с золотыми и серебряными гербами на дверцах, разные кареты – чёрные и белые, красные и зелёные, всякие. Были среди них и дорогие, лаково блестящие, фасонистые, и простые – старые, обшарпанные. В некоторые из карет были запряжены обычные лошади, в некоторые – звери пострашнее: то рогатые кошки-переростки, то седые белки ростом с коня, то вообще невесть что о восьми ногах и без головы. Но с круглой зубастой пастью спереди и длинным голым хвостом позади.
Игорь, сунув руки в карманы куртки, с любопытством смотрел на зверей: как они зовутся и где водятся он не знал, наверное, не самое ценное воспоминание было, затерялось где-то среди других, более важных… Единственное, что пришло Игорю на ум, это то, что ездовые звери в городе специально зачарованы и потому спокойно воспринимают друг дружку. Иначе бы здесь такая грызня и свалка началась, что ой-ой…
Пешеходов на узеньком тротуаре было мало – видимо, проспект служил транспортной магистралью и для пеших прогулок не предназначался; те несколько человек, что прошли мимо Игоря, были одеты довольно странно, если не сказать нелепо. Впрочем, нелепо лишь на взгляд Игоря, но не Гонца: костюмы походили на те, что Игорь неоднократно видел в исторических фильмах. Прохожие кидали в сторону парня любопытствующие взгляды и, чему-то ехидно улыбаясь, шли дальше. Поначалу Игорь не понял, в чём дело, но загадка быстро разрешилась сама собой.
– Ужыс, – замогильным голосом сказали рядом с Игорем, – вот до чего ваши мутанческие эксперименты живность довели-то, – сложив руки на пузе и скорбно глядя на кареты, возле Игоря стоял и пах навозом Агап. – Ан говорил же вам трудовой народ: не клонируйте зверят, гадость получится! Вот, доклонировались, эхма…
– Ты бы хоть ватник снял, – посоветовал Игорь. – Выглядишь как бомж. И навоз, знаешь ли…
– А я и есть бомж, – невозмутимо ответил Агап, доставая из кармана ватника бинокль и нацеливая его на миловидную даму по другую сторону улицы. – И ничего в том зазорного не вижу. Вольный человек я! Э, какая цяця… – словно почувствовав назойливый взгляд вольного бомжа, дама глянула в его сторону, легонько махнула рукой: Агап дёрнул головой, чуть не уронив бинокль, взвыл и схватился за щёку.
– Что, оса ужалила? – участливо поинтересовался Игорь.
– Не, – ошарашено ответил бородач. – Тётка мне типа пощёчину влепила… Аж полморды онемело!
– А ты не подглядывай, дружок, – назидательно сказал Игорь. – Мы ж нынче в мире колдунов, будешь наглеть – не заметишь, как в козлёночка превратишься. Вернее, в козла, с рогами.
– Враки, – отрезал Агап. – Колдуны не в Америке живут, они в Зимбабвах в тумтумы стучат, – но бинокль тут же спрятал, на всякий случай.
– Есть хочу, – потирая щёку, озабоченно сообщил Агап. – Ты меня сюда приволок, ты за меня и отвечаешь. Пока я тебя в ФСБ не сдам…
– Слушай, надоел ты мне со своими стукаческими замашками, – возмутился Игорь. – Запомни: здесь нет ни ФСБ, ни ФБР, ни Массада, ничего нету! – и с сожалением понял, что Агап прав в одном: действительно, приволок его сюда Игорь, значит, он и впрямь за него в ответе. Хочет того Игорь или нет.
– Так не бывает, – уверенно помотал головой опытный бомж, – ежели большой город, то какая-нибудь служба безопасности в нём однозначно есть! Только прячется где-нибудь… Ну уж полиция-то наверняка имеется.
Полиция действительно имелась, в чём Игорь и Агап убедились немедленно: пока они толковали, к ним тихонько подъехала жёлтая карета без герба, запряжённая страхолюдным безголовым существом; на крыше кареты, тараща глаза, сидела громадная синяя жаба. Из кареты, одновременно хлопнув дверцами, вышли двое в чёрной форме, с чёрными же беретами, в сапогах, с длинными кинжалами на поясах и с дубинками в руках.
– Нарушаем? – утвердительно спросил один из них, ростом повыше и, в отличии от напарника, с серебряным черепом на берете: видимо, старший. – Оскорбляем граждан внешним видом, взглядом и действием? Так, да? – полицейский смотрел только на Агапа, Игорь его не интересовал. – Ты чьих будешь, смерд безоружный?
– Я? – Агап понурился, даже ростом стал как-то ниже. – Я ничьих, я сам по себе… Гуляю я, вот.
– Он со мной, – надменно сказал Игорь, положив руку на рукоять меча. – Какие-то проблемы, уважаемый? – он подивился собственному поведению, но чувствовал, что говорить надо именно так. Надменно и вежливо.
– А вы, вольный, кто будете? – глянув сначала на меч, с подозрением смерил Игоря взглядом полицейский.
– Я – Гонец, – коротко ответил Игорь.
– Го-о-онец? – в растяжку переспросил старший: полицейские с ухмылкой переглянулись. – Много вас таких, гонцов-то. Как без документов и денег, так сразу: «Я – Гонец! У меня неприкосновенность!» Вот что, господин… э-э… Гонец, полезайте-ка в карету, в участке с вами разбираться будут. И холопа своего не забудьте! Быстро, быстро, – старший многозначительно похлопал себя по ладони дубинкой.
– Это произвол, – пискнул Агап. – Я буду жаловаться в ООН! – и трусцой побежал к карете, где младший полицейский уже открыл заднюю дверцу. Игорь, вздёрнув подбородок и с каменным выражением лица последовал за правдоборцем.
– Да хоть самому королю жалуйся, – равнодушно ответил младший, запирая за ними дверцу на ключ.
В карете было темновато: зарешёченное окошко в запертой двери, маленькое и грязное, света почти не давало; вдоль обитых железом стен протянулось две лавки. На одной, понурясь, сидел толстый гражданин в усыпанном звёздами синем халате и таком же остроконечном колпаке, сидел и, вздыхая, флегматично ломал на кусочки чёрную палочку. Палочка, верно, была волшебной – при каждом переломе из неё сыпались разноцветные искорки.
– Садись, борец за права человека, – пригласил Игорь. – Отдыхай, всё ж не пешком топать, – и сел на свободную лавку. Агап, фыркая от возмущения, пристроился рядом.
– Ты слышал, как он меня обозвал? – бородач повернулся к Игорю. – И слова-то заковыристые отыскал, жутко унизительные! Не, что ни говори, но хвалёные права личности у американов кривые и не на те личности направлены! Не на наши, русские.
– Достал ты уже меня со своей Америкой, – Игорь закинул руки за голову, прислонился к холодному железу. – Тебе не кажется, что американцы и говорить должны по-американски? По-английски, то есть.
– Эмигранты, – бодро ответил Агап. – А чё? Пол-Америки сплошные эмигранты, оттого и русский знают. Отщепенцы, бежавшие от народной волны гнева, во как. Они к соотечественникам особо злые, завидуют…
Карета стронулась с места, ускоряя ход, на крыше что-то пронзительно и ритмично завизжало. Наверное, сигнальная жаба очнулась.
– Ладно тебе, – Игорь зевнул. – Пусть будет Америка, чёрт с тобой… Хм, а ведь и в самом деле, по-русски они говорили! Или не по-русски, а попросту какая-
