Я оторопело уставился на тёмную воду, вязким зеркалом растёкшуюся в шаге передо мной. Едва не влез ведь… Только не хватало искупаться в ледяной воде! Ну, не совсем ледяной, преувеличиваю, конечно, но… Я и в жару ухитряюсь простудиться, так что ближе к зиме – сами боги велели…
Рябь жемчужинками всколыхнула поверхность реки. За сотню гребков от меня. За полсотни. Совсем близко…
– Светлых ночей, dan-nah! – озорные лужицы глаз, прозрачная кожа, волосы, ручейками стекающие на обнажённые плечи.
Водяничка.
– Тёплой зимы, милая, – улыбнулся ваш покорный слуга.
– Вы знаете, что пожелать, dan-nah, – бледные губы изогнулись в довольной гримаске. – Пришли попрощаться?
– С чего ты взяла? – удивился я.
– Люди, которые приходят к реке парами, редко хранят молчание, – невинно пояснила водяничка. – Вы скоро уедете…
– Не буду отрицать, – киваю. – Пожалуй, стоит попрощаться. На всякий случай…
– Прощаются не на «случай», а на «время»! – мудро заметила малышка.
– И как долго ты не хочешь меня видеть? – нарочито небрежно осведомился я.
– Да век бы… то есть, нет… то есть… – струсила водяничка.
– Не бойся, милая: если я и вернусь к твоей реке, то очень нескоро.
– Это хорошо, – обрадовалась она.
– Надоело рыбу таскать? – грозно нахмурился я.
– Да как Вы такое подумали?! – оскорбилась водяничка. – Да я хоть каждый день… Я…
Она осыпалась сотнями капель. Я удивлённо поднял бровь. Это ещё что за выходки? Обиделась? Я же только пошутил…
– Вот, возьмите! – когда внучка Хозяина Реки снова приняла подобие человеческого облика, в её руках затрепыхалась крупная рыбина. Россыпь пятен по тёмному серебру чешуи. Ольмский лосось? Здесь? Откуда? А впрочем, река берёт своё начало в предгорьях, и вполне…
– Прощальный подарок? – мой взгляд последовал за стремительным полётом рыбы. Вплоть до его завершения у кромки тростника.
– Всё бы Вам смеяться… – надула губы водяничка.
– Извини, я не хотел тебя обидеть… – привычно смущаюсь.
В сознание колокольным звоном ударили слова Магрит. «Извиняться нужно только за то…» Знаю, знаю, сестрёнка! Но позволь мне – пока я ещё не решил, кем являюсь – позволь ошибаться и делать глупости… Я исправлюсь, обещаю! Как только пойму, в чём состоит моя природа. Но, фрэлл подери, почему мне так не хочется это понимать?!…
– Как dan-nah может обидеть? – изумилась водяничка.
Правильно, милая. Любое слово хозяина – закон. Но я не хочу быть «законом». Ни для кого. Пусть она – всего лишь мелкая речная нежить… Не хочу. Приказывать? О, нет! Я не чувствую в себе ЭТОЙ силы… Да, мне не дадено умение ни исполнять чужие приказы, ни раздавать свои. Слишком тонкое искусство: приказ должен быть поставлен так, чтобы непременно оказаться выполненным. Слишком опасное: приказывая, берёшь на себя ответственность за судьбу тех, кто выполняет твою прихоть…
– Забудь, – я махнул рукой. – Лучше ответь на вопрос: о чём ведунья говорила с Рекой?
Водяничка провела ладонью по воде. Прозрачные пальцы прошли сквозь хрусталь речного зеркала, не потревожив ни капельки.
– Она хотела знать о Вас.
– Узнала?
Малышка недоумённо посмотрела на меня:
– Как Вы могли так подумать?!
– «Как» подумать?
– Если мы живём в реке, это не значит, что мы не чтим Старших! – вздёрнула носик водяничка.
– Я не это имел в виду… Что вы сказали ведунье?
– Правду.
– Какую? – продолжил допытываться я.
– Вы – dan-nah, – она бесхитростно улыбнулась.
Верно, милая. «Хозяин» – что ещё можно сказать? Всё равно, что, услышав в ответ – «солнце», переспрашивать: а что это такое? Речная нежить и не думала изворачиваться. Вся беда в том, что даже самую правдивую правду способен понять только тот, кому ведома истина…
– Спасибо.
– За что, dan-nah? – удивилась водяничка.
– За рыбу! – фыркнул я.
– Да не за что… – она немного растерялась.
– Вот что, милая… Ведунья, конечно, поступила дурно… Это ведь она приказала твоему деду перевернуть лодку? – водяничка энергично закивала. – Я так и думал. Не сердитесь на неё, малыши. Она – женщина добрая, хоть и глупая. Не чините ей хлопот, хорошо?
– Не будем, – согласилась водяничка. – А если спросит?
– О чём?
– Ну… кто за неё вступился?
– Скажите, что я. Впрочем, она и так догадается.
Я прошёлся вдоль берегового ивняка, подыскивая подходящую ветку. Наконец, выбрал, отломил и просунул рогатинку под жабры лосося.
– Попрощаемся, милая?
– Попрощаемся! – очень серьёзно кивнула водяничка.
– Что же ты на сей раз не желаешь мне Высокого Полёта? – язвлю напоследок.
Малышка посмотрела на меня своими глубокими, как омут, глазами древней старухи.
– Вы уже нашли своё Небо, dan-nah, и высота полёта теперь зависит только от размаха крыльев Вашей души, а не от пустых пожеланий малых духов…
Я застыл, не зная, возразить или отшутиться, а она улыбнулась.
Так могла бы улыбнуться река. Так мог бы улыбнуться заснеженный лес. Такая улыбка могла бы скользнуть по сизым облакам… Она улыбнулась так, как улыбается Познавший Истину. Мудро. Горько. Печально. Светло. Ободряюще. Словно говоря: «Ты уже рядом, осталось сделать один крохотный шаг… И ты сделаешь его, я знаю. Сделаешь и окажешься там, где моя мудрость встанет на колени перед твоей невинной простотой…»
Круги поплыли по тёмной глади воды. Один. Второй. Третий. Водяничка вернулась в свои владения. Бесконечно юная и ужасающе древняя, как и весь этот мир.
Кланяюсь реке, как не кланялся ещё никогда и никому. Искренне признавая поражение.
– Я буду стараться, милая… – уверен, она слышала мои слова…
Я плюхнул рыбину на кухонный стол. Здоровущий лосось – не поскупилась водяничка! Надо будет почистить и запечь целиком, но для начала неплохо бы раздеться… С этой мыслью я поднялся по лестнице и распахнул дверь своей комнаты, чтобы…
Оказаться лицом к лицу с долговязой девицей.
Наверное, она стояла у стола, рассматривая мои заметки, но, услышав шаги, медленно и лениво повернулась, качнув своей роскошной косой. Так могла бы двигаться змея… Я мигнул, прогоняя видение извивающейся живой ленты, и нахмурился: на воительнице красовалась моя лучшая рубашка! Лучшая из всего, сшитого старостиной дочкой. Ваш покорный слуга приберегал эту одёжку для особых случаев…
– Ты… Почему… Кто тебе позволил надеть?!… – я, и в самом деле, был уязвлён.
– Этот чернявый… Доктор, кажется? – без малейшего оттенка чувств на лице и в голосе пояснила
