— Эх, знать бы, как маме удалось папу заарканить, — как-то раз со вздохом произнесла Карен. — Вот ведь всем секретам секрет. Спросить бы, да как подступишься?…
Лоис выросла в Северной Британской Колумбии и всем своим видом, каждым взглядом и демонстративно искусственной улыбкой старалась выразить снобистское презрение к тем людям, которые — по ее мнению — не трудились в поте лица своего, добывая хлеб насущный. Маленькие шпильки следовали одна за другой: «Мой муж зарабатывает на жизнь своими руками, не то что некоторые родители, у которых за всю жизнь ни единой мозоли не было». Это, без всякого сомнения, относилось к моему отцу, который, работая по бухгалтерской части, сумел добиться некоторого благополучия — и только! — попав в самую середину самого что ни на есть среднейшего класса. На другом конце города почему-то было принято считать наш расположившийся на склоне горы район цитаделью непрекращающихся званых вечеров — коктейли, мартини, понимаете ли, — и регулярно практикуемого обмена женами. На самом деле все было куда прозаичнее. Тоскливость и тупое однообразие жизни в нашем пригороде отличались почти что естественно-научной предсказуемостью. Как-то раз, жаря барбекю летним вечером семьдесят шестого года, мама пророчески назвала нашу улицу и окрестности «местом, забытым Богом». В самую точку.
Первый месяц комы Карен можно списать с нашего счета — странный и унылый. Из нас по капле вытекала надежда, и не было даже понятно, уйдет она совсем или нет. К тому же мы все свалились с гриппом, считай, подарок судьбы: не пришлось ходить в школу в последнюю неделю перед Рождеством.
Мы переползали в гости друг к другу да висели на телефоне. В пятницу вечером мне позвонил Гамильтон.
— Ну, мы теперь попали! — сказал он. — В школе, уверен, только про нас и говорят.
С этим мне оставалось только согласиться.
— Вампиры, — описал он одноклассников и прервал беседу, чтобы высморкаться. — Черт, башка раскалывается. Словно на мозги кошки насрали.
В трубке послышались какие-то голоса. Гамильтон поспешил объяснить:
— Папаша решил поучить уму-разуму свою дуру. Ну, он тут подцепил себе подружку в отделе кадров. Молоденькую. Ой, блин! А она-то, эта моя будущая мачеха, ему спуску не дает. Ну и дела. Ничего, доживем до того времени, когда они нарожают пачку блондинистых ребятишек. — В доме у Гамильтона завели музыку — завыла пластинка «Бразилия-66» — Ты бы ее видел! Ричард, это не мамаша, это золотистый ретривер! Ладно, подождем, посмотрим, скоро ли она наставит ему рога. Тут уж не до смеху будет. — Тяжелый вздох в трубке. — Пойду я… Все… Блин! Го-лова. Бо. Лит. По. Ка.
Бип-бип-бип.
Через пару минут позвонила Венди и сказала, что Лайнус у нее и они без особого энтузиазма сооружают пряничный домик.
— Думали сделать хоббичью нору, а получилось что-то вроде гитлеровского бункера. У Лайнуса грипп прошел. Он сейчас собирается съездить проведать Карен. Передать туда что-нибудь?
— Нет.
Лайнус был назначен нашим полномочным посланником, вот только толку от него было мало. Никакой связной, полезной информации от него было не добиться — он не мог вспомнить, открыты ли глаза Карен, не мог внятно описать оттенок ее кожи; его интересовало все неодушевленное — всякие там приспособления и аппараты. В общем, рассказ его представлял собой нагромождение бессмысленных деталей.
— Знаете, какие у нее стоят капельницы? Чего они туда намешивают? Непонятно, как можно накормить человека какой-то прозрачной жидкостью. Я думал, что она должна быть погуще, ну, вроде пюре, что ли…
— Это трубка искусственного питания, она проведена прямо в желудок, — пояснила мне Венди. — Похоже, что Карен волей-неволей пришлось бросить курить. Как страдает ее тело.
Гамильтон спросил напрямик:
— Ты ее саму-то видел, или это для тебя научно-популярная экскурсия была? Можешь ты просто сказать — как она там?
— Да нормально вроде… Питание поступает через одну трубку, продукты жизнедеятельности отводятся через другую. Тут проблем нет. Если, конечно, не задумываться о том, что ее тело сравнялось, по сути, с дождевым червем — этакий биопроцессор по переработке еды в компост…
Я взбеленился не на шутку.
— Лайнус! Как она там? Она двигается?
— Э-э… ну, вообще-то… да. У нее глаза были открыты, и когда я провел перед ее лицом рукой, яблоки, то есть зрачки, повернулись следом…
— Что? Так она в сознании?
— Да нет же! Глаза — да, открыты, но, по-моему, она все равно спит. Да, еще у нее на тумбочке стоит маленький приемник. Как раз передавали что-то в стиле диско — сестер Следж, что ли? — Лайнус был явно доволен, что припомнил такую ненаучную деталь.
Нам все-таки позволили навестить Карен за два дня до Рождества. Ослабевшие от болезни и наглотавшиеся всяких лекарств, мы старались держаться подальше от ее кровати. Лайнус оказался прав: зрачки Карен действительно реагировали на движение руки. Это изрядно приободрило нас. Когда в больничный холл вышел доктор Менгер, мы радостно сообщили ему о своем великом открытии. Врача эта новость ничуть не обрадовала, он провел нас в буфет и усадил всех за столик.
— Ребята, я не хочу вас расстраивать, но ваша подруга Карен находится в так называемом стабильном вегетативном состоянии. Она абсолютно не воспринимает и не ощущает ни себя, ни окружающую среду. У нее инстинктивно происходит циклическая смена фаз сна и бодрствования, но не более того. Ее мозг не контролирует даже функции кишечника и мочевого пузыря. У нее нет спонтанных реакций на звук, свет, движение. Она не воспринимает речь. И, к сожалению, надежд на выздоровление вашей подруги очень мало. Настолько мало, что каждый подобный случай становится большим событием и надолго привлекает к себе внимание прессы. Вот, пожалуй, и все, что я собирался сказать вам.
— А глаза?! — чуть не взвизгнула Пэмми. — Она же двигает глазами, когда у нее перед лицом проводишь рукой!
— Это ложное впечатление, — объяснил врач. — К сожалению. Это движение зрачков — всего лишь безусловная рефлекторная реакция на внешнее раздражение. Высшая нервная деятельность здесь ни при чем.
А мы так надеялись, думал я, пока мы ехали к Пэмми.
— Ой, ребята, я же к Рождеству ничего еще не купил, — вдруг вспомнил я. — Слушайте, давайте в этом году не будем дарить друг другу подарки.
Все согласились с готовностью, без лишних эмоций. Мои домашние в то Рождество получили шоколад да какие-то яркие журналы из ближайшего магазина, наскоро завернутые в кухонную фольгу и врученные без всякого энтузиазма.
Встреча Нового года и нового, свеженького десятилетия прошла и вовсе серо. Разве что Гамильтон приволок остатки петард с Хэллоуина и довольно вяло взорвал бункер Гитлера. Потом мы еще по пиву выпили да в настольный теннис поиграли. Все.
Наступил 1980 год.
У нас установился своего рода круговорот посещений Карен, Мак-Нилы тоже бывали у нее каждый день. Некоторая заминка случилась только с ее мамой. Миссис Мак-Нил все еще не могла простить Пэмми и Венди те злосчастные пару глотков водки с лимонадом, поэтому девчонкам приходилось по-тихому сваливать из больницы, если в ее окрестностях намечалось появление Лоис. Отец же Карен встал на нашу сторону.
— Бог ты мой, Лоис! — вновь и вновь повторял он. — Это же дети! Никто не хотел ничего плохого. Пить Карен никто не заставлял, да ведь и не это, скорее всего, главная причина.
Миссис Мак-Нил оставалось только заткнуться, когда ее муж говорил:
— Между прочим, очень даже возможно, что именно твои таблетки загнали ее в это состояние. Так
