Но Андрей Тихонович его оборвал.
– Добрый день, уважаемый Исидор Кириллович, добрый день! – На трюмо стояла наполовину опустошенная бутылка рома. Директор был навеселе. От него несло ромом. – Представляете, товарищ Гурий?! Просыпаюсь, протираю глаза, смотрю... бутылка отличного рома! Этот ром я пил еще в годы... А-а! Ты хотел меня познакомить... Что, здесь, в Париже, встретились?!..
– Чисто случайно.
– Камарад Пьер, – представил себя Джон.
– Профессор-ветеринар, большой поклонник советского конного спорта, – прибавил Гурий.
– Вместе в гражданскую воевали.
– Ах! ах! ах! – заахал Ляшко. – А под чьим командованием сражались? Я, например, c басмачами... Очень приятно, очень, товарищ Пьер!.. Мировая революция не за...
– Андрей Тихонович, – оборвал его администратор, – камарад Пьер очень хочет взглянуть на наших любимцев. Надо показать. Я хотел было сам, но все же c директором будет пообстоятельнее.
В этот момент Андрей Тихонович стал походить на ярыгу, которому море по колено.
– И вы еще спрашиваете?! – директор всплеснул руками. – Поехали, поехали! Камарад Пьер, у нас лучшие в мире жеребцы! Понимаете? Лучшие! Едем, едем... Так, портфель... боюсь его здесь оставлять. Буржуи все-таки! Сопрут...
– И то верно. Берите его c собой... Андрей Тихонович, камарад Пьер приглашает вас и меня на праздничек в честь нашей случайной встречи. Сами понимаете, такое раз в жизни случается!
– О чем разговор? Нет никаких разговоров... Может Кима разбудить?
– Он спит? – удивленно спросил администратор. – Что c ним такое?
– Выглушил всю бутылку такого же рома!
Администратор неопределенно поглядел на Ляшко, постоял молча, почесал в затылке, рассудил так:
– Это кто-то из поклонников вам этот ром презентовал, не иначе!
– Может разбудим? – спросил Ляшко.
– Да зачем же? – Исидор Кириллович театрально сморщился. – Пусть отдыхает.
– Хорошо! Черт c ним. Пусть дрыхнет. Итак в...
– В Мэзон-Лаффит.
– Туда!
Двадцатикилометровую дистанцию таксомотор преодолел за полчаса и оказался в маленьком живописном городке, расположенном на опушке Сен-Жерменского леса. Недалеко от полуразрушенного замка, в котором еще во времена Первой империи жил на широкую ногу маршал Ланн, располагался ипподром. Въезд в конюшню советской команды вел прямо c улицы. Конюшня располагалась в высоком кирпичном здании, выстроенном небольшим квадратом. Все ворота и двери были выкрашены коричневой краской. Направо и налево в высоких стойлах, окна которых были забраны решетками, стояли около десяти выхоленных жеребцов. В первом стойле лошади не было, в нем сидел конюх Петрович и чинил шлеи, уздечки и прочую конскую сбрую. Андрей Тихонович хотел было c характерным только товарищу Ляшко комчванством заметить: «Наерундил ты, Петрович, делов!», но промолчал и лишь любезно повел товарища Пьера на середку конюшни. Здесь он остановился c замиранием сердца. В четвертом стойле полулежал Черный Вихрь.
– Вот она, наша гордость! – торжественно сказал директор, войдя в стойло к жеребцу.
Но «гордость» на камарада Пьера не произвела особого впечатления. Он быстро осмотрел лошадь, недовольно причмокнул, хрустнул пальцами и, смотря почему-то не на коня, а на дорогую наборную сбрую со светящимися медяшками, почти в ужасе пробормотал:
– Ах, какие у него мутные глаза и взъерошенные волосы...
– Что вы говорите? – заволновался директор.
– Сами взгляните. – Камарад Пьер зевнул и приложил обе ладони, как шоры, к своим глазам. – Типичное лихорадочное явление – понурость. Как бы hypersustentation не было... – Тут он покрутил в руках наборную уздечку и прибавил: – Да, хворает лошадка, скоро скопытится!
– Чего?
– А в другом стойле это кто?
– А-а! Это Смелый Ветер, там дальше – Рвущийся Парус...
– Прекрасно, прекрасно...
Остап изобразил пальцами композицию «о`кей» и незаметно показал ее Джону.
В Париж возвратились к вечеру.
По предложению администратора встречу решили отметить в небольшом кафе на углу Шмэн- Вер.
В углу за дальним столиком как ни в чем не бывало уже сидел метр Оноре. Он ждал от великого комбинатора условного знака. К столику Остапа подошла официантка c рыжими волосами и в белом переднике c прошивками на черном платье.
– Bonsoir!
Администратор заказал шесть жареных куропаток, три бутылки бордо, столько же бурбона, и еще кофе c желтым шартрезом.
«Ну что ж, – подумал великий комбинатор, – будем доводить до кондиции». И он разлил по стаканам бордо.
– Вспрыснем по бокалу красного за мировую революцию!
Вспрыснули.
«Бордо и ром – какая гадость!» – подумал Остап и разлил по рюмкам ледяной бурбон.
Выпили.
После третьей рюмки Андрей Тихонович заговорил о своих любимцах.
– Ну как вам наши кони, товарищ Пьер?
Вместо ответа камарад Пьер задал странный вопрос администратору Гурию:
– Вы уже информировали товарища Ляшко?
– Нет, не успел, – ответил администратор.
– А что такое? – насторажился Ляшко и бросил косой взгяд на администратора.
Гурий вел себя так, как будто за столом, кроме него и камарада Пьера, никого не было.
– Не успел, – повторил он.
– Да как же это, Исидор Кириллович! – c французским акцентом укорил Пьер.
– Да вот не успел! – оправдывался администратор.
– Надо информировать. Очень надо.
– Может вы скажете?
– Я?
– Ну, конечно, вы!
– А почему я?
– Ну не я же! Кто из нас профессор, черт возьми?!
– Профессор – я! Но сообщить должны вы!
– Я?
– Конечно, вы!
– Черт возьми! – воскликнул вконец запутавшийся директор. – Что такое? В чем дело?
– Андрей Тихонович, ничего страшного. – Гурий широко зевнул. – Главное, не впадать в панику. Черный Вихрь – болен!
– Не может быть... – тоненько заскулил директор.
– Майн готт, Андрей Тихонович! – Гурий прищурился. – Можно подумать, что вам пятнадцать месяцев и четыре зуба! Вы, что младенец в люльке? Разуйте глаза, в конце концов! При вас же говорил камарад Пьер: «сюс-тасьон».
Лоб Ляшко заблестел, точно блин.
– Но...
Тут Гурий сказал твердо и безжалостно:
