— Гриб?
— Да.
На этот раз я оставляю мадам Пипи.
Хелена кладет в рот устрицу. Отличная идея. Я сажусь недалеко от нее и заказываю то же самое.
Жуя, я любуюсь ею. Не устрицей, конечно, а Хеленой. С моего места ее видно в три четверти оборота. Приятное зрелище. Какой профиль! А к нему есть еще второй, под пару! Жаль, что она занимается темными делишками…
Я высасываю свой стаканчик пуйи.
В конце концов, нет никаких доказательств, что она запачкалась. Заподозрить ее заставила нас, патрона и меня, простая дедукция. Может, рядом с ней Белоснежка покажется дешевой потаскушкой…
Вот только один факт противоречит этому оптимизму. Я не думаю, что можно отнести на счет случайности одновременное присутствие в ресторане Хелены и курчавого со взглядом слепого.
В общем, как говорится, поживем — увидим.
За десертом происходит нечто новое: за столик милашки садится красавчик. Это высокий блондин лет сорока, похожий на донжуана из немого кино.
Он начинает что-то Нежно нашептывать Хелене, а та, кажется, млеет от его трепа и награждает его улыбками размером с почтовую открытку. Он суетится, делает деликатные жесты, не помнит себя… Еще немного, и он выпьет воду из вазы с цветами…
Если дела пойдут на такой скорости, они скоро отвалят; им нужно многое сказать, а еще больше сделать наедине…
На всякий случай я расплачиваюсь и возвращаюсь в мою машину. И правильно делаю. Не успел я сесть за руль, как появляются они.
Слежка возобновляется, но ненадолго. Парочка останавливается на улице Курсель и заходит в неброский дом, кажущийся мне одним из тех местечек, куда месье и дамы, не состоящие между собой в браке, приходят поиграть в папу-маму. После того как они вошли в дверь, я считаю до шестидесяти — это наилучший способ сделать минуту — и нажимаю на ручку двери.
Как и предполагал, я оказываюсь в просторном холле, застеленном коврами и заставленном кадками с растениями. Появляется дама слишком респектабельного вида… Она выглядит дамой- патронессой с легкой примесью вульгарности.
— Что вам угодно? — спрашивает она.
— Спальню, — отвечаю.
Она принимает шокированный вид монашки, которой показали порнографические фотографии.
— То есть комнату, — поправляюсь я.
Она больше не колеблется и шепотом спрашивает:
— Вы пришли по чьей-то рекомендации?
— Разумеется. — По чьей?
— Кузена велосипеда Жюля. Знаете такого? У него штаны разорваны на локтях…
— Месье! — задыхается дама. — Я прошу вас выйти…
Здесь приличный дом!
— Да что вы говорите! — отвечаю я, оглядывая интерьер. — В чем еще вы хотите меня убедить? В том, что шум моря мешает рыбам спать? Мне нужна комната, для меня одного. И еще. Не то чтобы у меня были постыдные наклонности, но эта комната должна находиться рядом с той, где сейчас голубки, которые только что вошли, понятно?
Она проявляет не больше энтузиазма, чем мешок с мукой.
Тяжелые болезни лечат сильными лекарствами, и я сую ей под нос мое удостоверение.
Тут она реагирует. Ее манеры дамы-патронессы испаряются и уступают место очень человеческим чувствам: страху и настороженности.
— В… в чем дело? — спрашивает она.
— Предлагаю маленькую сделку, — отвечаю я. — Мне надо побольше разузнать о только что вошедших сюда людях. Вы облегчите мне работу, а в обмен я забуду ваш адрес, сечете?
Она утвердительно кивает.
— Долго сюда ходит эта парочка?
— Пару недель…
— Часто?
— Два-три раза в неделю.
— Вы их знаете?
— Нет. Когда они собираются прийти, месье мне звонит во второй половине дня.
— Они проводят здесь всю ночь?
— Да.
— Ладно, проводите меня в соседнюю с их комнату. Через несколько минут я нахожусь в уютной комнатке, обставленной с большим вкусом. Хозяйка дома указывает мне на картину, изображающую грушу на тарелке.
— За картиной есть дыра, через которую вы сможете наблюдать, — говорит она и отваливает.
Я поднимаю картину и вижу, что стена в этом месте действительно продырявлена. Дырка позволяет охватить взглядом всю комнату.
То, что я вижу, превращает мой спинной мозг в апельсиновый сироп. Красотка Хелена, нисколько не ломаясь, раздевается перед своим партнером, делающим то же самое.
Я своими глазами убеждаюсь, что ее формы полностью соответствуют тому представлению, что я о них составил. Она стройная, гибкая, ее бедра гармонично изгибаются. Короче, чтобы достойно описать ее, нужен талант Пьера Луи.
Боюсь, мои зенки вылезут из орбит и мне придется обращаться к врачу.
Но даже если мне грозит опасность ослепнуть, я не упущу такое зрелище.
Хелена растягивается на спине. Ее кожа белая, как некоторые богемские вазы, груди упругие и просто созданы, чтобы их брали мужские руки. Разметавшиеся волосы окончательно придают ее образу умопомрачительный характер. Я говорю себе, что если еще секунду простою у глазка, то изнасилую остров Сите.
Я опускаю картину и иду к своей машине за оборудованием, которым запасся. Это маленький магнитофон нашего производства, способный работать в любых условиях. Я его подключаю и настраиваю. Теперь надо чем-нибудь прижать аппарат к стене. Беру телефонную книгу и раскрываю ее на середине, чтобы лучше служила подставкой моему магнитофону. Включив запись, я позволяю себе закурить “Голуаз”.
Можно немного расслабиться: от меня не ускользнет ни единый вздох малышки Хелены. Мне кажется, эта запись пойдет даже без горчицы. Некоторые любители отдали бы за нее целое состояние!
Я испытываю законную гордость: все-таки не потерял зря время.
Я собираюсь уходить, но мой взгляд — а он всегда на месте — падает на открытую книгу, и на строчке, не закрытой магнитофоном, я читаю: “Гриб”, бар, улица Фонтен.
Не знаю, верите ли вы в Деда Мороза. Лично я за четверть часа превращу в паштет любого, кто посмеет мне сказать, что он не существует.
Бар “Гриб”! Гриб!
Как я не подумал об этом раньше?
Как я не понял, что французские слова, произносимые в иностранной речи, обычно являются названиями?
'Гриб”, — повторяла по телефону Хелена.
Почему это не может быть баром “Гриб”?
Я решаю сгонять на улицу Фонтен.
Выхожу и тщательно запираю дверь на ключ.
Внизу я говорю мамаше Бордельер:
