делу.
Это была одна из их лучших минут. Оба чуть не прыснули со смеху. Оба разом почувствовали себя детьми, сотворившими веселую шалость; к тому же г-н Виммер, несмотря на отсутствие воротничка и медную запонку, упершуюся ему в кадык, сильно смахивал на отставного учителя.
Мицци прикрыла печную заслонку. Вернулась обратно, захватив перчатки. Старик не шелохнулся. Казалось, он в знак протеста даст запереть себя в чужой квартире.
Потом он долго смотрел, как они спускались по лестнице, чувствуя, вероятно, какой молодостью брызжет каждый их шаг.
— Я все думаю, скажет он отцу или нет.
— Промолчит.
— Я знаю, папа его не любит, но…
— Все предпочитают молчать.
Он заявляет это с полной убежденностью, потому что это правда, потому что так его учит опыт. Разве Хольст пошел на него доносить? Ему хочется поговорить об этом с Мицци, показать ей пистолет, который он до сих пор таскает с собой. Она ведь не подозревает, что он носит при себе оружие, а значит, рискует жизнью.
— Что будем делать? — спрашивает девушка, очутившись на улице.
Они пережили действительно замечательный, неожиданный для обоих момент, когда он осадил старикана, она сняла с вешалки пальто и они, оставив позади зануду-соседа, побежали вниз по лестнице так же стремительно, как ринулись бы в вихрь танца.
Еще немного, и Мицци непринужденно взяла бы спутника под руку. Но они вышли на улицу, и все кончилось.
Понимает ли это Мицци? Они не представляют себе, что будет дальше. К счастью, в разговоре Франк упомянул о кино. С чрезмерной серьезностью он предлагает:
— В «Лидо» крутят интересную картину. Сходим?
Это за мостами. Ехать с Мицци в трамвае Франку не улыбается. Не из-за отца, а потому, что он не знает, как себя с ней вести. Им приходится обогнуть пешком пруд.
На мостах ветер мешает им говорить. Но Франк не решается взять девушку под руку, хотя она инстинктивно прижимается к нему.
— Мы никогда не бываем в кино.
— Почему?
Он тут же раскаивается в том, что задал вопрос. Потому что билеты слишком дороги — это же очевидно.
И ему внезапно становится неловко касаться всего, что так или иначе связано с деньгами. Например, он с удовольствием повел бы ее в кондитерскую. Некоторые еще сохранились, и если вас знают, вы можете получить там все, что пожелаете. Франк вхож даже в два дома, где танцуют, а Мицци — он в этом уверен — была бы счастлива потанцевать.
На танцах она не бывала — слишком молода. События застали ее еще совсем ребенком. Она никогда не пробовала ни ликера, ни аперитива.
Теперь смущается Франк. Добравшись до Верхнего города, он чуть ли не вталкивает спутницу в вестибюль «Лидо», где уже горит обманчиво яркое электричество.
— Два в ложу.
Франка слегка коробит. Он частенько заглядывает сюда. Его приятели тоже. Дело известное: когда они с девчонками, подавай им ложу в «Лидо». Ложи здесь темные и обнесены достаточно высокими перегородками, чтобы под прикрытием их можно было позволить себе почти все. Франку не раз случалось вербовать тут девиц для Лотты.
— Работаешь где-нибудь?
— Нет. На прошлой неделе мастерская закрылась.
— Подзаработать хочешь?
Мицци следует за ним, как следовали другие. Она взволнована тем, что попала в хорошо натопленный кинотеатр, что в ложу ее провожает билетерша в форме и красной шапочке с надписью золотыми буквами: «Лидо».
Это опять приводит Франка в обычное для него мрачное настроение. Она — как все! Ведет себя точь-в-точь как другие! Едва гаснет свет, поворачивается к Франку и улыбается, потому что рада очутиться здесь и признательна молодому человеку, однако не говорит ни слова и лишь слегка вздрагивает, когда тот кладет руку на спинку ее кресла.
Сейчас эта рука обнимет ее за плечи. Они у Мицци худенькие. Она ждет, когда он ее поцелует. Франк знает это и действует как бы нехотя. Целоваться девочка не умеет.
Рот не закрывает, и губы у нее мокрые, вкус у них — кисловатый. Целуясь, она берет его за руку, стискивает ее в своих и держит как трофей.
Все они одинаковые! Она всему верит. Отмахивается, когда он шепчет ей на ухо: ей хочется разобраться в фильме, начала которого они не видели. По временам пальцы ее сжимаются — настолько она захвачена тем, что происходит на экране.
— Мицци…
— Да?
— Видишь?
— Что?
— Что у меня в руке.
Это пистолет, еле поблескивающий в полутьме. Мицци, вздрогнув, оглядывается по сторонам.
— Осторожней!
Оружие производит на нее впечатление, но удивлена она не так уж сильно.
— Он заряжен?
— Надо полагать.
— Вы уже стреляли из него?
Франк колеблется. Врать он не любит.
— Еще нет.
Затем тут же пользуется моментом, кладет ей руку на колено и незаметно задирает платье.
Она по-прежнему не сопротивляется — как остальные, и тогда в нем закипает глухая злоба на нее, на себя, на Хольста. Да, и на Хольста, хотя Франк затруднился бы сказать — за что.
— Франк!
Она в первый раз произносит его имя. Выходит, знала, как его зовут, и нарочно вспомнила лишь когда ей потребовалось отвести его руку!
Теперь со всякими чувствами покончено. Франк разъярен. Кадры на экране бешено пляшут, крупным планом мелькают головы, все — черное и белое, голоса и музыка — сливается в одно. Франк хочет знать и узнает, как бы Мицци ни упиралась, девушка она или нет: это единственное, за что он еще цепляется.
А для этого ее нужно целовать, и с каждым новым поцелуем она все больше поддается и размякает; рука его скользит вверх по бедру, и ее рука беспомощно отталкивает его пальцы, ощупывающие шершавую бороздку от подвязки.
Он будет знать. Ведь если она даже не девушка, Хольст проигрывает по всем пунктам, становится комической фигурой. Франк — тоже. Какого черта дались ему эти двое.
Кожа у Мицци, должно быть, такая же белая, как у Минны. Цыплячья, по выражению Лотты. Бедрышки цыпленка… Как там сейчас Минна? Наверно, уже заперлась в комнате с незнакомым господином.
Руке тепло. Она забирается все дальше. Мицци не по силам постоянно держать мускулы в напряжении, и когда она расслабляется, пальцы ее беспомощно, словно с мольбой, сжимают пальцы Франка.
Она приближает губы к его уху и шепчет:
— Франк…
