скорее даже уклонялись. Однако мутные словно подставлялись под удар и выстраивались так, что валились кучей.
Остальные мутанты, заметив сваленных кучей своих товарищей, скопом — без деления на ботулистов и аккумуляторщиков — рванулись расправляться с фемками. Впрочем, от этого только возникла свалка и давка, а бой-бабы расчистили себе тропу, скосив всех противодействующих, и организованно покинули сцену в неизвестном направлении.
После чего дерущиеся сникли, пустив слюни и сопли, дали себя разогнать и даже частично загрузить в арестантские фургоны. Кряхтя от полученных побоев, но глядя орлом, я вернулся в контору. Едва собрался в баню, размягчить ионизированным паром повреждения, да не пускают. Известие нехорошее из штаб-квартиры концерна “Вязы” меня застопорило. Пропал без следа и вести член их совета директоров, некто Медб К845. Осталась в его апартаментах одна улика, а то и просто чистая символика.
Некий смерч вращался там между полом и потолком, однако при этом быстро усыхал, съеживался, превращался в слабенький сквознячок.
Эксперты, приехавшие со мной на место злоключения, эту улику весело анализировали своими спектрографами и сонарами. Получалось, что вихрь — неустойчивый по строению и даже элементному составу, с источником сильной гравитации где-то внутри, только быстро истощающимся. Еще немного удивленного галдежа исследователей и от улики осталась на память лишь слабая ионизация воздуха.
— У меня впечатление создалось,— признался мне один из посетителей,— что произошел маленький коллапс.
Но впечатление впечатлением, а мне полагается меры принять, соответствующие данному моменту.
Опросил я возможных свидетелей, проверил движение транспортных средств — вроде все чисто. Залез директор после обеда в свою конуру и будто испарился — окон там нет, через единственную дверь никто не выходил. Ну просто Бермудский треугольник в одной отдельно взятой квартире. Единственная зацепка — на потолке и стенах остались вмятины с контурами человека, будто директора швыряли и подбрасывали.
Надо было разбираться с тем, кому этот самый директор был выгоден, кому невыгоден, кого обидел, надул, задел своим руководством. Но тут мне “вязовская” милиция по рукам дала. И стало ясно, что Служба Безопасности концерна дружить со мной не собирается. Использовали меня в качестве клерка- регистратора, и привет. Дальше они сами в узкосемейном кругу разбираться будут. Оно и понятно, “Вязы” — контора таинственная. Концерн этот первым занялся добычей и переработкой меркурианских минералов, всерьез разросся, разжирел еще лет двадцать назад.
Но потом люди из центрального управления расследований (ЦУР) — только цурипопикам и удалось внедриться в “Вязы” — разоблачили концерн до полной срамоты. Выяснилось, что его руководство, состоящее сплошь из развратников и кибернаркоманов, транжирит казенные средства, предприятие же, если отбросить приписки, приносит не доход, а ущерб государству. В общем, кого надо прижали с треском к ногтю. Больше того, в противовес “Вязам” было запущено на Меркурий научно-производственное объединение “Дубки”. Только вот “Дубки” и “Вязы” не стали цивилизованно соревноваться, а занялись нескончаемой чередой сговоров и разборок. В “Дубки” пролезли агенты “Вязов”, в потемках “Вязов” завелись шпионы “Дубков”. Потом разведчиков-лазутчиков перевербовывали и переперевербовывали, отчего они, в конце концов, переставали соображать, на кого работают.
Эти агенты постоянно кого-то кончали, мочили, гасили. Не всегда того, кого надо, но очень квалифицированно — с помощью галстука-самодава, в желудке взрывающейся сосиски, дрессированных вирусов или настольной лампы гамма-излучения. Потом правительству (Совету Генеральных Уполномоченных) это все надоело и оно подняло шлагбаум для частных старателей, которые стали расторопно уводить самые лакомые кусочки из-под носов увальней-гигантов. Тогда к тихим “кабинетным” ликвидациям добавился яркий разговор на языке плазмобоев и лазерных резаков. Наконец, этот слишком густой коктейль был разбавлен префектурными органами власти, которые стали исполнять партию ингибитора.
Не успел я как следует обнюхать место умыкания директора и едва уложил в пакетик осколки с потолка, как меня уже стали выпроваживать — конечно, стилем, принятым в приличных домах, без пинков в зад. Униженный, но не оскорбленный, я отбыл в управление полиции, где собрался заняться электронным сыском, однако…
Из долины Вечного Отдыха с прииска, принадлежащего “Дубкам”, пробилась через спутниковый ретранслятор дурная весть. На караван тягачей, тянущих в Васино гафниевую руду с того самого прииска, налетели гангстеры-разбойники в юрких старательских вездеходах и увели прицепы с ценным минералом. Все водители и охранники стали бледными трупами с дырками посреди. Случилась воровство в самой долине на пол ста километров южнее прииска. В этой местности лишь старательские кибитки кочуют — считай, что Дикая Степь и Гуляй-Поле. Такие вот нерадостные сведения мне передал начальник отдела по борьбе с разбоями, Игнатий Зубов, то есть мой командир.
— Бери,— приказал он мне,— ОПОН, дюжину голов, и дуй туда на трех вездеходах.
— У нас же планетолеты есть, которыми можно и на разведку слетать, и всю группу в долину забросить.
— Уже слетали, сверху ничего не видно. Там повертеться надо, посовать нос, а вездеходы с помощью планетолетов мы забрасывать туда не будем, слишком жирно.
Он протянул мне список моих соратников.
— Кого вы мне, шеф, даете? Вот именно, дюжина “голов”, тут доходяги одни с побитым телом. Помяли их всех в последней драке. Им сейчас в попу клизму, в рот манную кашу, а не в поход на вражину.
— Ты людьми не разбрасывайся, Терентий. Номерки — все такие, из инкубаторов никого лучше не присылают. Однако, даже ты до лейтенанта дослужился. Знаю я вашего папу — какой-нибудь техник- онанист, который в “Мамальфее” холодильниками со спермой заведует.
Все ясно. Дело с разбоем в долине — темное и жареным пахнет. А номерки — это, в первую очередь, расходный материал.
— Когда? — мой голос устал общаться с неуважительным Зубовым.
— Час на сборы и отправка с пятого ангара.
Собирался я с резвостью воробья, выклевывающего зернышки еды из конской какашки, поэтому полчаса у меня в заначке осталось. Хотел было немного оттянуться напоследок с помощью какой-нибудь кайфовой мультпрограммки, вроде “Козла в огороде”. Уже залез в двигательный имитатор. Но собственноручно кайф сорвал.
В “Вязах” мне надели намордник и я убежал, поджав хвост, со смиренным скулением. Но что тогда делать со своими амбициями? Ведь мамальфейцы, как и прочие порождения Ганимеда, тем выгодно отличаются от других космиков, что не только за державу обижаются, но и за себя.
Осерчав, разбудил я свою кибернетическую оболочку, Тереху Малого, который возник на экранах хайратника так близко от сетчатки глаза, что показался совсем живым. Мы с ним вместе росли, вместе в Академии учились, так сказать, за одной партой, вместе расследованиями занимались. После Великой Санации, когда кибероболочки были лишены самостоятельности и права командовать, многие отказались от возни с ними, ну, а я привык к Терехе Малому, как к щенку. Оттого, что он есть у меня, стал я махровым индивидуалистом. Кстати, из-за “махровых” вроде меня, держава наша не выросла в тоталитарную страшилу, а сделалась просто четвертым Римом. (Действительно, зачем скромничать?) Ну, и полетели мы вместе с Терешкой по кибернетическим каналам. Он умело парил над информационными просторами. Я же усилиями своей воли, то есть мыслеусилиями — которые поступали в Сеть через интерфейс Анима уже в виде сигналов — делал выбор и принимал ответственные решения. “Вязы” предстали этакой неприступной крепостью, но Тереха высмотрел щель, в которую мы протиснулись и угодили прямо в файлы персоналий.
Все-таки застукали там сведения на умыкнутого Медб К845. Выяснилось по картотеке, что последние три месяца зарплату директору не выдавали, лишь пособие по болезни. Тут файлы прямо на глазах исказились, отчего получилось, что целые полгода валялся означенный директор на больничной
