Начал было здороваться, но вдруг застыл на месте.
Цилиндр Дженни Марлоу исчез.
Он схватил ближайшего человека за руку
— Где Дженни Марлоу?
— Отпустите. Мне больно. Она ушла. Во Вторник.
— Вторник! Вторник?
— Да. Она давно хотела уйти. Здесь было что-то такое, что делало ее несчастной. Она была несчастна, это точно. Два дня назад она сказала, что ее документы наконец-таки приняты. Видимо, тот психиатр из Вторника использовал свое влияние. Он приходил и видел ее в каменаторе, брат.
Стены, люди и каменаторы поплыли перед его глазами. Время водило хоровод вокруг Тома. Это не Среда, это не Вторник. Это никакой день. Внутри он был прикован к какой-то сумасшедшей дате, которая никогда не могла существовать.
— Она не могла сделать это!
— Она это сделала!
— Но… ведь больше одного раза перемещаться нельзя!
— Это ее проблема.
Это было также и его проблемой.
— Я не должен был показывать ее ему! — пробормотал Том. — Сволочь! Свинья! Непрофессиональная, неэтичная свинья!
Том Пим долго стоял в каменаторной, затем пошел на кухню. Если не принимать во внимание людей, то все осталось таким, каким было всегда.
Затем он пошел на студию и принял участие в ситуативной игре, точно такой же, как во Вторнике.
Вечером Том посмотрел сводку новостей. Президент Соединенных Штатов имел другие лицо и имя, но слова его речи были такими же, как у президента во Вторнике.
Тома представили секретарю продюсера — ее звали не Мейбл, но с таким же успехом ее имя могло быть и таким.
Разница состояла лишь в том, что теперь Дженни была окончательно недосягаема для него, и еще, пожалуй, в том, что это в корне изменило его жизнь.
* Здравствуй и прощай (лат )
