— Те Deum laudamus!* * Тебя Бога хвалим!
И все монахи, кто жив еще оставался, и приор прибились к Этьену и стали вторить ему:
— Те Dominum confitemur!** ** Тебе Господа исповедуем!
Сперва вразнобой, неловко голоса их звучали, но как-то очень быстро сладились. Даже Фома, который и вообще петь не умел, ухитрился в тон со всеми попадать.
А у Этьена лицо страшное, глаза распахнуты, волосы разлохмачены.
— Tu devicto mortis aculeo, aperuisti credentibus regna coelorum!*** *** Ты, одолев смерти жало, отверзл еси верующим Царство Небесное!
— Что стоите! — в исступлении крикнул Раймон Альфаро. — Убейте их!
И отобрал у Этьена архидиакона Лезату, а тот, глядя ему в глаза, все пел и пел, покуда нож не полоснул по горлу.
И кричали убийцы на своем страшном, на диком своем языке:
— Va be! Esta be!
Казалось — вечность истребляли монахов и бедного приора, а оказалось — совсем недолго; дозорный едва успел от ворот доскакать и крикнуть, что в городе спокойно.
Тело Робена вышвырнули в окно — услышать, как отзовется ликующим ревом Авиньонет.
Затем бросились искать книги инквизиторов — со списками имен и протоколами допросов. Выпотрошили заодно и кошели, забрали серебряные сосуды, взяли золотую цепь, что была у архидиакона, вырвали Библию из серебряного оклада с рубинами — оклад взяли, книгу бросили. А маленький молитвенник в простом переплете, что хранил при себе Каталан, даже и в руки брать не стали — больно неказист. Да и зачем на Горе латинский молитвенник?
— Пора уходить! — сказали братья Раймону Альфаро. И кричал Авиньонет:
— Раймон! Раймон!
Альфаро наклонился над убитыми, поводил факелом — разыскивал. Нашел Каталана и взял его голову себе на колени. Каталан был еще жив — пачкая Раймону Альфаро руки скользкой кровью, содрогнулся от чужого прикосновения. Альфаро засмеялся. Раздвинул пальцами Каталану губы, разжал зубы и, ухватив за язык, отмахнул ножом. А после выпрямился, отпихнул тело ногой и с силой пригвоздил ненавистный язык к дверному косяку.
И с факелом — руки по локоть в крови — выбежал на улицу следом за своими людьми.
Раймону Альфаро подвели коня. Отдал факел — не глядя кому, — сел в седло, крикнул:
— Убийцы мертвы! Живите без страха! Теперь вы будете счастливы!
И в широко раскрытые ворота Авиньонета умчался отряд, и с ним Раймон Альфаро — в ночь, по долине, в братские горы, в грудь Горы, к единомышленникам, к братьям — спасать веру, спасать себя, спасать прекрасную страну Лангедок.
— Отрезал ему язык? — переспросил Раймона хозяин Горы.
Смеясь, обнимались они, стоя в теснине, на берегу бурливой речки. Заря полыхала на небе во всю ширь — будто руки над горами развела, засветив золотые персты. От Раймона Альфаро потом разит, весь он в засохшей крови, и счастье рвется из его темных глаз.
— Ох, брат! — говорит Раймон Альфаро. — Будь я проклят, если не убил их собственными руками! Все они мертвы.
— А их книги?
— Здесь!
— Много у меня на Горе найдется охотников почитать эти книги! — говорит хозяин Горы. — Но почему ты не привез мне их головы? Я сделал бы из них чаши для доброго вина!
А язык Каталана пошевелился на ноже и с трудом выговорил:
— Те… Deum… lau… И обвис.
Такова была смерть Арнаута Каталана; а какой была его жизнь — вы уже знаете. ? мая — 12 июня 1997
