Девушка заложила руки за спину и расстегнула застежку, обнажая грудь.
Уолтон потянулся к ширинке своих брюк.
— Теперь джинсы, — приказал он.
Слезы струились по щекам Кэролайн.
— Не убивайте меня, — всхлипывала она, стоя перед ними в одних трусиках. — Я сделаю все, что вы скажете, только не убивайте меня.
— Теперь штанишки, — ухмыльнулся Миллз. — Живее!
Девушка поддела пальцами эластичную ткань и спустила трусы вниз и наконец оказалась полностью обнаженной. Она попыталась было прикрыть рукой лобковые волосы, но Миллз, перехватив девичью руку, подвел ее к своему возбужденному члену.
— У тебя есть парень? — поинтересовался Уолтон.
Она не отвечала.
— Есть?! — рявкнул он.
Девушка молча помотала головой. Слезы душили ее.
— Так тебе не знакомы объятия мужчины? — вкрадчивым голосом спросил Уолтон. — Ты даже не представляешь, как много потеряла. Что ж, будешь хорошей девочкой, мы тебя не обидим. Ты будешь хорошей?
Она хотела кивнуть, но тело не слушалось ее. Ей казалось, что она теряет сознание.
— Станцуй для нас, — расплылся в ухмылке Миллз.
— Я не могу, — с усилием вымолвила она.
— Танцуй! — приказал он, прижимая лезвие ножа к ее щеке. — Все девочки умеют танцевать.
— Вы сказали, что не обидите меня. Пожалуйста...
Уолтон наклонился и кончиком ножа поддел лежавший на полу бюстгальтер.
— Танцуй! — прорычал он.
— Мама! Мама! — послышалось вдруг откуда-то.
Мужчины переглянулись.
— Кто еще есть в доме? — рявкнул Уолтон, хватая Кэролайн за волосы.
— Ребенок, — проговорил Миллз, и глаза его вспыхнули бешеной яростью.
— Где? — сипло выдохнул Уолтон.
— Там... наверху, — всхлипнула Кэролайн.
Снова раздался детский крик.
Миллз двинулся к двери.
— Не трогайте ее! — закричала Кэролайн.
Но Уолтон, прикрыв ей ладонью рот, толкнул девушку на диван, приставив к горлу нож.
— Я позабочусь о малышке, — с улыбкой проговорил Миллз, направляясь к лестнице.
— Он умеет обращаться с маленькими детками, — сказал Уолтон, нащупывая «молнию» своих брюк. — А сейчас посиди спокойно, договорились?
Миллз подошел к лестнице. Постоял, прислушиваясь к детскому плачу, затем стал медленно подниматься по ступеням. Дойдя до чуть приоткрытой двери, он увидел сидевшего в кровати ребенка.
— Привет! — весело сказал мужчина, переступив порог.
Увидев незнакомца, Лиза немного удивилась.
— А ты прехорошенькая девчушка, — ухмыльнулся Миллз. — Как тебя зовут?
Девочка назвала свое имя.
— Какое красивое имя, — проговорил он, вытирая губы тыльной стороной ладони.
Потом взялся за нож.
Глава 6
Дежурная сестра вежливо кивнула проходившей мимо Сьюзен. Та в ответ улыбнулась.
Высокая санитарка тоже поздоровалась со Сью, которую в больнице знали почти все. Впрочем, в этом не было ничего странного: вот уже шесть недель, как она приходила сюда каждый вечер. В каком-то смысле больница стала ее вторым домом. Открывая дверь палаты под номером 562, она задумалась: как долго еще ей выполнять этот ритуал?
Сью несколько секунд простояла у двери. Затем медленно прикрыла ее за собой.
В нос ей ударил запах мочи и дезинфекции, к которому на сей раз примешивалось что-то еще, не менее зловонное. Подойдя ближе, Сью поняла, что это запах застоявшейся воды. Цветы на прикроватной тумбочке давно завяли, лепестки осыпались. Она вспомнила, что последний раз меняла им воду три или четыре дня назад. Взглянув на приоткрытое окно, Сью вдруг почувствовала, что в палате довольно холодно.
Пробормотав что-то себе под нос, она прикрыла раму и снова подошла к кровати.
— Привет, папа, — ласково проговорила она, стараясь улыбнуться как можно естественнее.
Отец ее не слышал.
Последние две недели он все чаще пребывал в беспамятстве. Сью коснулась его руки. Холодная как лед. Прикрыт он был всего одним одеялом, и она поспешила подтянуть его повыше, к подбородку.
Склонившись над отцом, она еще сильнее ощутила застоявшийся запах мочи. Поскольку состояние его ухудшалось, ему ввели катетер. Сейчас она заметила, что мочеприемник наполовину заполнен темной жидкостью. Она стиснула зубы, возмущенная халатностью медперсонала. Эта деталь как нельзя лучше иллюстрировала абсолютную беспомощность ее отца, неспособного добраться даже до туалета. Он давно уже не вставал с постели. Когда болезнь впервые дала о себе знать, он еще передвигался по коридору, даже прогуливался по больничному саду. Но рак усилил свою хватку, и теперь, изнутри пожираемый болезнью, отец лежал на больничной койке.
Она стояла у постели, всматриваясь в лицо больного. Кожа его приобрела желтоватый оттенок и была натянута до предела — казалось, сквозь нее вот-вот проступят кости.
Тома Нолана нельзя было назвать крупным мужчиной даже в его лучшие годы, но теперь он напоминал узника концлагеря. Она прислушивалась к слабому, прерывистому дыханию, свидетельствовавшему, что отец еще жив. Его седые редеющие волосы разметались по подушке, несколько прядей упало на лоб.
Сью потянулась к тумбочке, достала из ящика расческу и осторожно провела ею по волосам больного. Затем, убрав расческу, она вынула из вазы засохшие цветы и выбросила их в стоявшую рядом мусорную корзину. Сполоснув вазу под краном, поставила в нее свежие цветы, купленные по дороге.
Заметив на краю тумбочки конверт, Сью вскрыла его и извлекла открытку с надписью: «Надеемся на твою скорую победу». Под подписью был изображен боксер. Развернув открытку, она в ярости стиснула губы. Сью не разобрала имени подписавшегося, не знала, кто вывел слова: «Поскорее поправляйся». Но сама эта открытка... Она разорвала ее вместе с конвертом и швырнула клочки бумаг в корзину с засохшими цветами.
— 'Поскорее поправляйся', — проговорила она шепотом, не отрывая взгляда от сморщенного, высохшего тела своего отца. Горькая улыбка тронула его губы. Тому, у кого рак легких, уже не суждено «поскорее поправиться». Он обречен.
По щекам ее катились слезы.
Каждый вечер она видела отца, сидела у его кровати... И каждый вечер обещала себе не плакать, но вид беспомощно лежавшего отца вновь и вновь вызывал у нее слезы. Присев на край кровати, Сью вынула из сумочки носовой платок, вытерла глаза. До боли в челюстях стиснув зубы, она высморкалась, тяжко вздохнула... Сколько же это может продолжаться? Сколько еще ночей ожидания ей предстоит? Временами, особенно последние недели две, она едва ли не молила Бога о ниспослании ему смерти. В конце концов, закончились бы его страдания... Правда, после того как ее посещали подобные мысли, она места себе не находила от стыда. Что может вообще быть ценнее жизни?.. Жить с болью все же лучше, чем не жить совсем.