величественным шагом направился по лужайке к фонтану. Очевидно, директор направил его в подозрительный район для проверки моего сообщения. Меня, конечно, интересовало, что будет, когда он вернется, и я искренне намеревалась не пропустить этот момент, но порочная страсть к игре оказалась сильнее.
Мария продиралась сквозь толпу возле касс на триплеты, а я смотрела на лошадей в паддоке. Трехлетки, чистокровные. Троянка явно нервничает, приплясывает. Кремень еле ползет и еще копыта приволакивает. Кремень – конь Липецкого, и, кабы это был заезд по конюшням, я бы поставила на него все, что у меня есть, потому что ежели в заезде по конюшням конь Липецкого выглядит так, словно уже сдох, то он просто железно выигрывает, но ведь тут заезд второй группы. Черт его знает, что с ним сделает этот сатана Сарновский, ведь если он до сих пор коня не придерживал, то я – китайский император! Бальбина вообще не считается, Диодор, Теорбан, Шайка, ну да, выглядят они все очень неплохо… Начинается осень, значит, первыми прийти должны кобылы. Настурция вон в пене, либо извелась вся, либо ей глюкозу дали, еще Гвардия и Героник. Я никогда не ставлю на коней, у кого клички на 'Г' начинаются – линия какая-то у них такая, что они приходят первыми максимум раз в год…
Я решилась на Троянку, Кремня и Настурцию, добавила к ним – совершенно бессмысленно! – Шайку, причем Троянку поставила первой. Потом вернулась наверх. Мария пришла намного позже меня.
– Сарновским я заканчиваю, – сказала она философски. – Посмотри, это я поставила по ошибке, у меня перепутались заезды, должно было быть начиная со второго, а я поставила – ты только посмотри! – с первого. Вышло у меня – Эйфория, Флориан и Кремень, а должно было быть – Мимоза, Троянка и Сарняк.
– Мимоза не пришла, чего жалеть-то!
– Нечего. Как там Кремень, а то я не успела посмотреть?
– Очень хорошо, никто на него не ставит, он должен прийти.
– Не ставят?
– Совсем.
– Значит, у него есть шанс. Но это уж что-то слишком большая везуха!
– Не знаю, не знаю.., вспомни, как покойник пан Артур выигрывал по субботам страшные фуксы, а потом выяснилось, что он играл по воскресной программке. Ты успела с этим триплетом?
– Успела. Дерчик, стенка и Дерчик. А кто едет в шестом?
– Не знаю, не смотрела.
Откуда-то вернулся Метя и сразу дал о себе знать сатанинским смешком. Он оповестил нас, что придет Бальбина.
– Метя, ты рехнулся? – в ужасе спросила я. – Ведь это самая худшая лошадь в заезде!
– Неважно. Давай, Бальбина!
– А что сделает Троянка? – спросила со злостью Мария. – А Кремень? А Диодор и Шайка что? Ноги поломают? Метя, прекрати!
– Давай, Бальбина!
– Марысь, врежь ему от меня, – попросила я. – Ты к нему ближе сидишь.
– Врежу, честное слово, – пообещала Мария. – Метя, перестань меня нервировать, я тут по ошибке за миллион триплет поставила, а ты мелешь невесть что! Успокойся!
– Давай, Бальбина! – повторил с разбегу Метя и поинтересовался ошибочной ставкой Марии.
Они вместе стали просматривать горы бумаг. На триплеты я уже махнула рукой, первый и второй у меня провалились; правда, еще был шанс начать третий, но в него я так-таки не верила, потому что мне мешал выпавший из четвертого заезда Дерчик.
Вполуха я слушала болтовню своих соседей. Пан Эдя добродушно оповещал всех, что получил сведения о Диодоре и тайную весть, что Троянка не придет, но тем не менее на всякий случай поставил на обоих. Пан Собеслав страшно удивлялся, что Вальдемар не поставил на Куявского, ведь он на него всегда ставит, так почему же сейчас не стал? Взбешенный Вальдемар отвечал, что Болека не будет, он сам на себя не ставит. Полковник ядовито информировал всех кругом, что Куявский едет дополнительно еще в четвертом заезде, вместо Дерчика. Уже вывесили листок на доске объявлений. Вальдемар разволновался. Пан Мариан признался, что получил он подсказку, что придет Настурция, но сам он в нее абсолютно не верит, с нее пена в три ручья текла еще в наддоке…
– Тоже мне знатоки, как из козьего хвоста валторна, – сердито сказала я, даже не понижая голоса. – С Мокотовского Поля на эти бега ходят, а если отличают лошадь от жокея, так уж это просто-таки верх их возможностей! А вот заметить, что одно дело – арабский скакун и совсем другое – кобыла чистых кровей, – не угодно ли?
Напрасно я заговорила, потому что пан Мариан услышал. Он обернулся, посмотрел на меня и без проволочки отомстил:
– Ах, какие же у вас красивые коленки! – сказал он с явным удовольствием.
– Чтоб вам лопнуть и чтоб язык у вас отсох! – ответила я от всего сердца и плюнула через левое плечо.
Подлец злоехидный, он же мне все испаскудил! На бегах услышать комплимент – последнее дело, лучше уж повеситься, а все поставленные деньги спихнуть в городскую канализацию без посреднического содействия касс тотализатора. Проиграю, с полной уверенностью можно сказать, проиграю, последняя надежда – лошади от Дерчика, но раз поедет на них Куявский, ставить будут на него, никакой прибыли.. – А у меня еще второй есть, – сказала Мария. – Как же я это сотворила?.. Тоже по ошибке: начала с Флориана, и теперь у меня тройка. Что у нас там под номером три?
– Теорбан. Мои поздравления. Куявский сказал Вальдемару, что его не будет, ведь ты сама слышала.
– Ничего я не слышала, я была занята. Возьми вот этот четвертый и спрячь куда-нибудь, потому что я тут сама в себе разобраться не могу. Метя, ты заткнешься или нет?!
– Давай, Бальбина!! – радостно захрюкал Метя. Я его не убила, потому что над головой у меня завыла сирена, пистолет выстрелил и возле стартовой машины началась полька-галоп.
Очень долго я не могла понять, почему у лошадей не хотят вырабатывать условный рефлекс, заманивая их в боксы морковкой или сахаром. Ну, можно еще яблочком или чем-то ароматным, ведь у лошадей замечательный нюх. В конце концов мне рассказали, что на самом деле условный рефлекс используют и делают это именно при помощи вышеназванных продуктов питания, потому что только так удается ввести их на тренировках в имитацию стартовых боксов, а потом в настоящие. Однако с того момента, как лошади начинают бегать, они, нервные создания, меняют свои взгляды и машина начинает ассоциироваться у них исключительно с усилиями и работой. Морковка мгновенно забывается. Они все не возражали бы побегать, но только без всякой там дисциплины. Лишь половина лошадей входит в стартовый бокс добровольно и без сопротивления, а остальные выделываются как могут, особенно те, что помоложе. Да и без того стартовая машина какой-никакой, а прогресс, пятнадцать лет назад автоматическая стартовая машина у нас состояла из двух мужиков, один вопил: «н-н-н-но!», а второй щелкал кнутом. Судьей на старте тогда был Еремиаш, и он считал чудом, что ему удавалось трогать с места всех этих коняг более или менее одновременно. Это сама скромность гласила его устами, потому как тогда ровнее стартовали, чем сейчас, к тому же он своего рода мировой рекорд установил, и я собственными глазами это видела. До самой смерти не забуду ни я, ни те, кто при этом был и на него смотрел. Шли в дерби двенадцать лошадей, и Еремиаш их пустил так, что по всему ипподрому грянули аплодисменты. Двенадцать коней в одной шеренге, на безукоризненной прямой в одну и ту же долю секунды подняли переднюю ногу и вместе топнули копытами. Чудо случается только раз, это было великое искусство, незабываемое и неповторимое…
– Пошли, – сказал динамик, и вокруг немедленно взорвался гомон толпы.
– Кто потерялся на старте?! Кто остался?!
– Кремень! Ну все, можно его списать…
– Свинья! – завопила Мария. – Ты гляди, что делает!..
– Болек прорывается! Болек прорывается!
– Назад, что ли, этот засранец едет!
