все-таки врач. Фильмы вспомнила «Анализируй это», «Клан Сопрано» – вот и весь опыт русского общества по вопросу этому. Раньше к подруге можно было сходить, поплакать в плечо, а сейчас не те времена, подруга слушать не хочет – своего дерьма полный дом, да и подруг уж нет после звонка, разрушившего ее личную жизнь с мужем гребаным. Никто никого слушать не хочет, зачем неприятности приваживать? Рассказывать свою беду доктору стала, запинаясь и нервничая, неудобно как-то – вроде чужой человек, а так потом разошлась, как прежде в поездах при Советах было: сядешь в купе – яйца крутые, курочка, помидорчики, за жизнь до донышка, про все, а потом поезд пришел, вышел из купе, и все, абонент недоступен. Полтора часа монолога горячего, с отступлениями и эпизодами, все сказала, даже больше, чем все. Доктор глаза подняла и молвить стала: «Дело ваше ясное, история типичная, сначала делаем, потом думаем. Ну зачем в баню ехать было надо, что, не ясно, что в бане мужики делают? Конечно, обидно, но ехать было не надо, отбрить подругу пьяную, что все знала: у нас договор такой, раздельная половая жизнь, передовые отношения, нет, сами лезем в ловушку, а потом назад дороги якобы нет, стыдно, люди уже все знают, кости моют, смеются, все так живут, чего горячиться? Что мужиков сейчас нет, так это пройдет, мужика своего домой верни, и он сразу всех опять приведет, как мухи на говно слетятся, отбоя не будет. Как простить ему? Да никак, не прощай, живи, другим давай. Не прощай, если болеет еще». Вышла царевна от доктора, заплатила с бонусом и почувствовала – легче стало, машина черная остановилась, мужик в машину зовет, с виду нормальный, не маньяк, улыбается хорошо, напомаженный вкусно. Села, пусть будет что будет, поели вкусно, выпили крепко, он гладил руку, в глаза смотрел, в «Мариотте» очнулась, тепло, уютно, мужик сильный, негрубый, разошлись без ля-ля всякого. Утром муж позвонил, сперва про детей, потом – скучаю, прости, устал, больше не повторится. Приехал через полчаса, худой, неприбранный, поел все: и суп, и котлеты – и спать лег от нервного напряжения. Тихо в доме, все довольны, терпение и никаких лишних движений. Да здравствуют психоаналитики – попы наших дней!

Переходящее знамя

Мальчик из Тамбова в 65-м году приехал поступать в Москву, он дул в валторну, инструмент изящный, в разрезе напоминающий женские половые органы. Он был хорош собой – златокудрый фавн с есенинскими глазами, – его родители были почтенные люди: папа – начальник РОВД, мама – врач-педиатр. Сына отдали на музыку, как водилось в то время. Он подавал надежды и оправдал их, поступив в Московскую консерваторию, без блата пройдя конкурс и обаяв женскую часть приемной комиссии, особенно забрало женщину по истории музыки, сорокапятилетнюю профессоршу, еще совсем нестарую, жившую с дочерью от первого брака в Малом Кисловском переулке рядом с консерваторией. Мальчик в общежитии жить не хотел: грязно и холодно, и добрая профессорша договорилась с соседкой из третьей квартиры, где мальчик стал жить в домашних условиях. По правилами музыкальных заведений патронирование учеников было нормой, педагоги всегда видели в учениках больше чем студентов, а многие жили даже в семьях педагогов на правах детей. Наш случай был несколько другим. Женщина-профессор включилась в жизнь юноши с неистовостью и подлинной страстью, мальчик был очень милым, воспитанным, хорошо ел, еще лучше улыбался, гулял с собакой патронессы, выносил мусор, делал мужскую работу в женском жилище и совершенно не интересовался жизнью студенческой молодежи, не пил с ними вина, не рассуждал до хрипоты о пьесах Губайдуллиной и невероятных пассажах Гидона Крамера, он относился к своей валторне как к инструменту столяра, она была для него как рубанок или бензопила для лесоруба. Легкие у него были хорошие, губы чуткие, ему удавалось извлекать из нее все, что хотели педагоги и все остальные. Он учился по воле родителей, он тайно знал, что дудеть он будет в жизни в свою дудку, и уж точно не под чужую. В нем был талант совсем не музыкальный, он был по природе торгашом, торговать было его страстью, предметы торга не имели значения. Там, где возникал материальный интерес, и была его стихия. Ж.П. (женщина-профессор) привечала его, дарила ему вещи, водила его на выставки, в дома известных людей, гордилась им, как дорогой сердцу игрушкой, и играла с ним в игры на грани фола, ее будоражила его молодость, она желала его как последнюю страсть. Он легко поддался на ее уловки, и все случилось зимним вечером естественно и ослепительно, мальчик поразил ее своей интуицией и неукротимой силой. Все ее перманентные партнеры – доценты и музыкальные критики, – хорошо знавшие природу любви и историю вопроса, в практике были нелепы и слабоваты, она хотела бури и получила ее как Государственную премию. Дочку отдали на пятидневку в сад, и мама с новым сыном стала жить открыто под негодующие вопли соседей и ученого совета. Ж.П. вызвали к ректору, она пришла решительная и благоухающая, ответила на все вопросы, отмела доводы моралистов. Она держалась уверенно, членом партии она не была, имела дядю в Совмине, и от нее отстали, а вскоре перестали даже судачить, просто люто завидовали женскому счастью отдельно взятой женщины. Мальчик повзрослел, заматерел, отпустил бороду, как купец Третьяков, стал ходить основательно и медленно, розовые щеки под бородой пропали, и он стал визуально старше. Ж.П., наоборот, летала пчелой, взбодрилась и явно помолодела. Дочь, в выходные приехав домой, играла с папой-сыном и была счастлива. Закончив учебу, он получил место в аспирантуре, его воткнули в оркестр Гостелерадио, где он играл вторую валторну, а в антрактах в домино в паре с третьим тромбоном. Стал выезжать за рубеж, тут его талант бизнесмена раскрылся в полном объеме, лучше его никто не мог купить, а также продать, он знал весь механизм товарообмена и нажил неплохие деньги. Каждый год он позволял себе покупать новые «Жигули», всегда одного цвета, чтобы не вызывать классовой ненависти у окружающих. Ж.П. лезла вон из кожи, чтобы сохранить свое лицо и тело, но время неумолимо. Дочь от первого брака из ребенка превратилась во взрослую барышню, тоже совершила мамин трюк, забеременела от однокурсника, аборт делать было поздно, и в доме появилась третья женщина, а мужчина до сих пор был один. Внучка поставила точку в бабушкиной погоне за четвертой молодостью, и она сдалась. Села на свою задницу и стала воспитывать внучку. М.Т. жил с ними, кормил весь дом, возил их на дачу, ну, в общем, был один в трех лицах: папы, мужа и дедушки. В лице его они видели Отца и Сына и Святого Духа. Падчерица оплакала свою любовь к идиоту однокурснику, огляделась по сторонам и увидела, что счастье ходит рядом, и не только ходит, но и спит, ест и даже посматривает на нее дурным глазом, забыв, как качал ее на коленях в детстве золотом. Расстановка сил была такая – ему было 37 лет, бабушке 65, падчерице 25. Дочка заперлась с мамой в спальне и сказала, что счастья нет, что она повесится или спрыгнет с крыши, все кругом твари и недоноски. Бабушка все поняла, заплакала и переехала в детскую, где сопела внучка. Вечером, гуляя по инерции с мальчиком-мужем и собакой, кокер- спаниелем, похожим на ее любимого детеныша, которого она вырастила для себя и вот теперь должна была отдать, чтобы дом не рухнул и не раздавил их всех, она долго не могла начать этот жуткий разговор, но, собравшись с силами, сказала ему, что она боится за дочь и не будет возражать, если он поможет ей пережить стресс в его постели (сказать в «их постели» она не смогла, не сумела). М.Т. похлопал глазами, сказал: «Ну что ж, будем спасать». Спасать он начал ее в ту же ночь, под сдавленные стоны бабушки-жены и сопение внучки. Все как-то наладилось, ничего явно не изменилось, только в композиции одна часть поменялась на другую, и все. В 91-м году после всех дел он влез в бизнес с подачи дяди из Совмина – последний подарок бабушки любимому, – отселил бабушку с внучкой на дачу – ребенку нужен воздух, а ему бабушка мешала радоваться жизни с новым поколением. Новая жена (естественно, гражданская), подготовленная матерью с малых лет служить мужчине верой и правдой, была незаметна и внимательна. М.Т. много работал, дома бывал редко, но жену не обижал, денег давал много, чужим ребенком не попрекал, внучку качал на коленях, как маму, и баловал, как принцессу. Приближался Миллениум. Переход в третье тысячелетие в этой семье ознаменовался переменами глобальными. Внучке незаметно стало двадцать, мама от хорошей жизни заболела раком молочной железы, ее ждала операция и инвалидность по женской части. В ночь с 31-го на 1-е вся семья сидела в загородном доме за огромным столом в мерцающем свете свечей и сверкании столового серебра. Тихо звучала музыка, в доме было тепло и пахло елью. Во главе стола сидел венец творенья – М.Т., крупный мужчина с остатками золотых кудрей, с пивным пузом, купающийся в собственном соку, как астраханский балык вместе с тамбовским окороком. Ему еще не было шестидесяти, он был в полной силе. Напротив него сидели женщины, его женщины, которых он перемолол на своей мельнице, отправил их на заслуженный отдых и не выбросил на улицу, он был добр и помнил хорошее, он любил их, как умел, они любили его, понимая, что обречены потерять его как мужчину каждая в свое время. Он раздал всем сестрам по серьгам и конвертам, выпил за свою семью в трех поколениях, погладил вторую жену, пощекотал бабушку и церемонно поцеловал ручку внучке. Старшее и среднее поколения переглянулись, все поняли. Выйдя из гостиной перед тем, как разойтись в свои комнаты, бабушка сказала дочке: «Наше переходящее знамя». Внучка поехала с дедушкой в «Гостиный двор».

Счастья не бывает много!

(Инструкция, как из женщины сделать блядь, а из мужчины предателя)

Семья С.С. была стабильно успешна. Денег хватало на все: на отдых, на школу дочке. Денег было много, их не считали; деньги лежали в пиджаке С.С. – банки он не признавал, сам в них работал. Если они заканчивались, в пиджак падала очередная «котлета», и так, казалось, будет всегда. Когда все время хорошо, есть опасение, что может быть иначе. Мысли эти нужно гнать сраной метлой и не привлекать беду. Поздно ночью С.С. возвращался из казино – он ездил ночью один без водителя по старой советской привычке, не мог терпеть, когда его ждет человек у стен кабаков и других мест – стыдно как-то, и капитализм здесь ни при чем. Выйдя из такси, он, покачиваясь, шел в свою арку с ключом в руке. Окрик «Стоять! Руки за голову!» хлестнул как выстрел. С.С., не останавливаясь, двинулся дальше, не понимая, что это относится к нему. Паспорт у него был с собой, он был спокоен. Топот ног и звук передернутого «АКМ» остановили его. Подбежали два сержанта-мордоворота, и один сразу ударил его черной палкой по хребту, спину обожгла острая боль. «Вы чего? Охуели?» – успел сказать С.С. и упал от второго удара на колени. Следующая команда была «лежать». Лежать на асфальте мордой в лужу было неудобно и противно. Наручники ловко щелкнули на руках, и руки занемели. Его подняли за волосы и поставили к стене, как в «Криминальных новостях»: ноги врозь, мордой в стенку. «Вы что, пацаны, рамсы попутали?» – промычал С.С., вспомнив фразу из боевика. Сержанты в кино не ходили и ебнули ему по почкам. С.С. охнул и упал. Пролистав паспорт и увидев прописку, они пошарили в карманах, забрали телефон, денег на сумму 500$ и ключи от квартиры. «Пиздец», – подумал С.С. и не ошибся. Защитники общественного порядка засунули его в машину без предрассудков, и С.С. сильно ударился лбом о верхнюю часть двери. В голове зазвенело – как будто колокол ударил на Пасху. В отделении его бросили в «обезьянник», где воняло всем, что С.С. ненавидел. Люди рядом сидели под стать запаху, наручники, слава богу, сняли. Хотелось курить страшно, но сигарет не было, а просить было не у кого. Лихорадочно кружилось в голове: что делать, как выходить из ситуации? Мыслей здравых не было, легкий паралич сознания не проходил. С.С. решил действовать.

«Дайте позвонить домой», – сказал он дежурному, ответа не последовало, абонент был недоступен. Он читал газету «Жизнь» и курил сигареты С.С. С.С. повторил просьбу громче, ответа не было. После третьего обращения к клетке подошел сержант и через решетку ебнул С.С. в лоб ключами. Кровь залила лицо, и он, довольный, захохотал. С.С. сел на место и понял, что дела его более чем херовые. Он всегда верил, что в состоянии любому объяснить и убедить, но, увы, здесь это не сработало. Он был раздавлен и потерян. Часа через два смертельно захотелось ссать, но спрашивать этих ребят было бессмысленно. Он задавил в себе все желания, но ссать продолжалось хотеть нестерпимо. Бомж рядом сжалился над ним и за 50 рублей, оставшихся в кармане, дал банку из-под пива, и С.С., стыдясь, поссал в углу на виду у всех. Услышав в забытье свою фамилию, он встал и подошел к двери клетки. Его вывели, надели наручники и привели в комнату на втором этаже, где сидел майор, гладкий и уверенный в себе негодяй, рожденный мучить людей и знающий в этом толк. В углу комнаты стояла камера «Криминальных новостей», готовая к записи. Листая паспорт С.С., майор посмотрел на него пристально и сказал неожиданно: «Ну здравствуй, Гиви, побегал и хватит!» С.С. оглянулся и понял, что Гиви – это он, но спорить не стал: тактику выжидания выбрал наш герой. Оператор включил камеру и бодрым голосом начал говорить в микрофон, что сегодня задержан авторитет Гиви, разыскиваемый Интерполом за ряд преступлений на территории сопредельных стран, член ОПГ «Кавказ», скрывался в Кадорском ущелье, агент «Якудзы» и консультант «коза ностры». С.С. слушал это и охуевал, думая, что это дурной розыгрыш друзей- олигархов. Но пахло здесь совсем другим. Потом слово перед камерой взял майор, он был собран и цедил слова с достоинством и уверенностью. Он сказал, что

Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату
×