большой блокнот, в котором Иван делал пометки и толстый томик «Военного немецко–русского словаря» Таубе.
Терентьев оторвался от работы, откинулся на спинку стула и с наслаждением потянулся. Встал, походил по комнате, энергично притоптывая и обозначая боксёрские удары по тени. Достаточно быстро дыхание сбилось, в боку закололо. Иван печально чертыхнулся, понимая, что вот так и подкрадывается преклонный возраст. Старая рана, чтоб её…
С утра он намеревался пробежаться километра на три по вечернему холодку, но колотьё под ребрами настойчиво подсказывало, что сегодня явно не физкультурный день. Иван по–настоящему огорчился и решил немного развеяться. Хорошая музыка – вот, что способно вернуть доброе расположение духа. Но поставить пластинку на старенький граммофон он не успел.
В комнате что?то изменилось, на первый взгляд неуловимо для глаза и слуха, но чутьем опытного «волкодава» Иван почувствовал приближение… нет, не опасности. Скорее некой
Здесь, в тихом дачном поселке, просто неоткуда было взяться угрозе более значимой, чем подвыпивший сосед. Слава богу, общество понемногу излечивалось от общего военного психоза, когда покалеченные войной люди оставались в душе там, на поле боя, и могли открыть огонь прямо в очереди или посреди дружеского застолья. И все же, Терентьев привык полагаться на инстинкты и чувство опасности. Слишком часто они спасали ему жизнь. Иван ждал, недвижимый и терпеливый, как индеец из книг Фенимора Купера.
И дождался.
Воздух в центре комнаты–кабинета словно сгустился, замерцал сиреневым светом. Запахло электричеством, пустой стакан на краю стола завибрировал, зазвенел на высокой надсадной ноте, почти уходящей в ультразвук. Металл пистолета неожиданно уколол ладонь, словно Иван держал в руке ежа. Пальцы задрожали от электрических разрядов, но человек лишь крепче сжал оружие. Серия фиолетовых вспышек на мгновение ослепила Ивана, причем он мог бы поклясться, что свет возникал как будто прямо на сетчатке, оставляя плавающие перед глазами слепые пятна.
Что бы это ни было, оно, похоже, ограничивалось домом, и Иван, улучив момент, ринулся к окну, быстрыми зигзагами уходя от столкновения с продолжающимся фейерверком. Шаг, другой, упор, рывок… Он уже видел, как вылетает наружу, прямо в маленький садик, окруженный брызгами выбитого стекла. Черт с ними, с порезами, внутренний голос вопил, что ничего хорошего от странного оптико–электрического эффекта ожидать не приходилось. Время замедлилось, словно во сне, ноги оторвались от дощатого пола, вот пальцы коснулись твердой, гладкой поверхности стекла…
Мир на мгновение стал невероятно контрастным, буквально в три краски – черное, белое и ярко– красное. В уши тонкими буравчиками ввинтился скрежещущий визг и звон – все стеклянное в комнате, посуда, лампочки, подаренная давным–давно фигурка совы в дальнем углу комода – рассыпалось в сверкающую пыль.
И в следующее мгновение в глотку хлынула холодная, пенящаяся вода.
В детстве Ивана научили плавать при помощи простого, сугубо народного метода – бросив в речку. Это было страшно, но, по крайней мере, он понимал, что происходит. Сейчас же без всякого перехода вокруг оказалась вода, много воды. Терентьев потерял ориентацию и, поскольку прыгал на резком выдохе, в лёгких не осталось ни капли воздуха. Грудь словно стиснуло прессом, горькая холодная вода рвалась в нос и горло. Иван тонул.
Но инстинкты самосохранения, дремучая сила жизни, унаследованная от предков, не позволяли сдаться просто так. Иван вслепую молотил руками ногами, бешено вращая глазами, не видящими ничего, кроме пенной круговерти и оттенков черного и синего. И так же неожиданно, как и оказался в воде, он выгреб на поверхность. Жадно хватая ртом чистый, сладчайший на вкус воздух, насыщенный влагой, Иван ошалело мотал головой, бешено работая ногами. Ему казалось, что вот–вот загадочная, но однозначно злая сила все?таки утащит его на дно.
Этого не могло быть, просто не могло, и все же… Он действительно оказался в воде. Точнее, почти на середине достаточно широкой реки, мерно катящей мелкие волны под ярким солнцем.
— Вот твою же… — только и смог произнести Иван, отплевываясь от пены, а затем солнце погасло.
Уже ничему не удивляясь, контрразведчик рефлекторно нырнул, втягивая голову в плечи. Только сейчас он заметил, что так и не выпустил из руки пистолет – страх и многолетняя привычка доверяться в первую очередь оружию мёртвой хваткой сковали пальцы на рукояти. Если бы не круговерть бешеных эмоций и переживаний, Иван, пожалуй, возблагодарил бы военную закалку, властно отсекающую все несущественное, заставляющую целенаправленно бороться с опасностями по мере их наступления.
Осторожно, насколько так можно сказать о пловце, старающемся не утонуть, он приподнял голову над волнами и обнаружил, что солнце оказалось на месте. Просто на часть реки и человека, барахтающегося в ней, упала гигантская тень. Иван всмотрелся в загадочный объект, мирно проплывающий над ним, и едва не ушел под воду в третий раз, теперь уже от безбрежного удивления.
Над ним пролетал дирижабль. Обычный дирижабль.
Точнее, обычного то в нем было как раз мало. Терентьев не раз видел воздухоплавательные газонаполненные аппараты, от аэростатов ПВО до самых настоящих воздушных кораблей. Но обычный дирижабль походил на объект, парящий перед глазами пловца, примерно так же, как викторианский велосипед похож на мотоцикл BMW, который Иван привез из Германии. Красно–белый, весь какой?то угловатый, со сложной системой рулей и трехэтажной гондолой, к которой примыкали ещё какие?то конструкции непонятного назначения.
«Я сошел с ума$1 — решил Иван и принялся решительно выгребать к ближайшем берегу, по прежнему не выпуская из руки пистолет. Сумасшествие сумасшествием, но боль в боку полыхала колючим огнем напоминая хозяину, что ему за сорок, и даже сумасшедший вполне может окончательно ослабеть и утонуть.
Выплыть получилось неожиданно быстро и умеренно легко. Терентьев здраво рассудил, что ему все равно, куда именно приставать, и аккуратно, сберегая силы, приближался к берегу, используя силу течения, которое само несло пловца. Оглядываться на дирижабль он себе запретил. Когда пальцы ног ощутили каменистое дно, Иван почувствовал почти такое же облегчение, как когда его положили на операционный стол в полевом госпитале, чтобы вынуть осколок – ещё не конец приключений, но уже надежда на лучшее.
Какое?то время он просто лежал на траве, близ кромки воды, восстанавливая дыхание. Боль в боку потихоньку таяла, лишь изредка протягивая злые щупальца к сердцу. Отдышавшись, Иван бросил подозрительный взгляд вслед дирижаблю, уходящему в сторону солнца. Аппарат уже отдалился достаточно далеко и казался не больше воробья.
Иван встал на ещё слегка нетвёрдых ногах и наконец?то нормально осмотрелся.
Он выбрался на правый берег, по ходу течения. На этой стороне местность была пологой, с редкими холмами. Все зеленое и очень аккуратное – земля под сплошным ковром ярко–изумрудной травы, холмы покрыты шапками деревьев, как будто макушки дремлющих подземных великанов. Метрах в трехстах от берега шла широкая дорога, вроде бы асфальтированная, но с каким?то матовым оттенком, непривычным взгляду. На левом берегу, дальше по течению, раскинулся небольшой городок, Прищурившись, Иван разглядел мозаику красно–коричневых крыш и нитку моста, сшившего реку белой ажурной стежкой.
Это определенно не Россия. И не СССР. Такую архитектуру Терентьев видел только в Западной Европе и Восточной Пруссии, когда она ещё не была Калининградской областью. Это наводило на совсем уж странные мысли. Иван мог поверить, что силой некой физической аномалии или странного эксперимента он оказался за тысячи километров от дома. Скажем в ГДР или, быть может, вообще на вражеской территории.
