Лиля ничего не поняла, но назад обернулась.
— Да нет. Не так. Я бы хотел, чтобы вы сели так же, как и раньше, только смотрели вон туда, — он показал рукой нужное направление.
— Это еще зачем? — удивилась Лиля. Парень в ободранных джинсах и растянутой футболке ее забавлял.
— Так лучше видно. Вы мне очень нравитесь…
Лиля от души рассмеялась: несовершеннолетних воздыхателей у нее еще не было.
«Кроме детей, уже никому не нравлюсь», — весело подумала она.
— Пожалуйста, — повернулась Лиля, как просил странный юноша, — ты доволен?
— Да, только подбородок чуть ниже. Вот так, — дирижировал он, — немного левее. Замечательно!
— И что это будет?
— Это будет картина. Позвольте я напишу ваш портрет? — В его раскосых глазах читалась надежда.
Женщина ничего не ответила, портреты с нее еще не писали и никогда не обращались с подобным предложением.
Мальчишка уже держал в руках планшет.
— Вы не беспокойтесь, — хлопотал он, — если вам не понравится, можете порвать. Но я вам сразу скажу, получится хорошо. Здесь свет очень удачно падает, оттенки создает и ваши скулы подчеркивает…
Юный художник еще что-то приговаривал, но Лиля его уже не слушала. Она решила, пусть рисует, и углубилась в приятные мечты, навеваемые романтичной обстановкой парка.
— Вот, готово, — объявил мастер.
Он продемонстрировал Лиле свой шедевр.
— Как, нравится? — самодовольно спросил юноша. На его лице сияла гордость за отличную работу. Он ничуть не сомневался: полотно просто не может не понравиться.
У натурщицы не повернулся язык обидеть художника.
— Очень, — ответила она сдавленным голосом.
Это же надо так кистью махать! Будто бы нарочно подчеркнул все изъяны. Разве у меня есть морщины? А губы? Они у меня гораздо больше, чем нарисованы. Глаза и те испортил — придал им такое безумное выражение, что смотреть противно.
Польщенный художник заулыбался еще шире.
— Это вам на память, — сказал он и добавил: — Бесплатно.
Лилия молча взяла творение, она перевернула лист обратной стороной, чтобы не видеть свою «страшную физиономию».
— Могу я вас попросить еще об одном одолжении? — не отставал парнишка. И, видя, что женщина готова его выслушать, продолжил: — Я хочу написать с вас еще один портрет. Для себя. Вы мне еще раз попозируйте.
Ответ последовал не сразу. Лилия теряла терпение, она боролась с собой, чтобы не уничтожить портрет немедленно. А мальчишка словно издевался, еще одну карикатуру пожелал состряпать — во вкус вошел. И только искренний, светящийся радостью взгляд юноши удержал ее от резких слов.
— Лучше оставьте себе этот рисунок, — с улыбкой ответила она.
— Себе? Спасибо. Это моя лучшая работа, вряд ли в другой раз получится так же хорошо.
Лилия решила здесь больше не задерживаться, она сдержанно попрощалась с юным дарованием и поспешила из парка.
— Я с вас обязательно еще один портрет напишу. Специально для вас! — кричал ей вдогонку юноша.
Кабинет следователя Юрию показался очень неуютным и зябким. Он сразу отметил колер интерьера: серые стены, бежевые столы и грязно-белые жалюзи на окнах. Преобладал серый. Юрий не любил этот цвет и старался избегать его в своих работах. Он считал его цветом тоски, во всяком случае, на него он действовал удручающе.
Единственным ярким пятном в этой гамме был следователь. Черноволосый, с блестящими темными глазами, он то и дело ходил по кабинету. Его звали Алексеем Валерьевичем Мурашкиным. Юрий подумал, что этому подвижному человеку очень подходит его фамилия.
— Значит, постоянно вы проживаете в Одессе? Как давно вы приехали в Петербург?
Следователь встал из-за стола, подошел к окну, бросил взгляд сквозь мутное стекло, затем вернулся на свое место.
— Я приехал две недели назад, третьего сентября. — Юрий поежился на неудобном стуле. Допрос шел давно, и он уже устал.
— И проживали в дачном доме вашего приятеля в Репино?
— Совершенно верно, в Репино. Только хозяин дачи не мой приятель, он приятель моего брата. Что- нибудь случилось?
— Хорошо, — Мурашкин проигнорировал вопрос. — С какой целью вы приехали в Петербург?
— Писать картины.
— За то время, когда вы гостили у приятеля своего брата, — он подчеркнул последние два слова, — вас на даче кто-нибудь навещал?
— Нет, я никого не знаю в этом городе.
— А вы сами к кому-нибудь в гости ходили?
— К кому? — удивился Юрий. — Я же никого здесь не знаю.
— Знакома ли вам Лилия Алексеевна Зимовец?
— Зимовец? Лилия Алексеевна? — медленно проговорил Юрий. — А кто это?
— Лилия Алексеевна, менеджер из фирмы «Оникс».
— «Оникс»? Лилия Алексеевна? — повторил он. — Нет, незнакома.
— Тогда как вы объясните вот это? — следователь положил перед ним клочок картона.
— Что это? Номер какой-то.
— Не какой-то, а номер телефона Лилии Зимовец, тут же написано: «Лиля». Не узнаете?
— Нет, — растерянно произнес Юрий. — Почему вы считаете, что я должен его узнать?
— А потому, уважаемый Юрий Николаевич, что эту бумажку мы нашли на даче в Репино, где вы остановились.
— Ну и что? — Лицо Юрия выражало недоумение, будто бы следователь не понимал элементарных вещей. — Дача не моя, там много вещей, которые принадлежат не мне.
— Вот это вы тоже не узнаете? — Мурашкин предъявил Юрию папку с рисунками.
— Это мои наброски, я их делал, когда приехал в Репино.
— Папка была всегда при вас?
— Ну да. Утром я брал ее с собой на залив, возвращался тоже с ней.
— Хорошо, тогда как вы объясните это? — Алексей Валерьевич открыл последнюю страницу, на которой не хватало клочка бумаги. — Как вы видите, Юрий Николаевич, картон, на котором записан номер телефона Лилии, был вырван именно из этой папки. Так что вспоминайте, каким образом на нем появился телефон Зимовец.
Юрий молчал.
— Ладно, пойдем дальше. Это ваш почерк? — Следователь достал из стола еще один листок с номером телефона, но уже без подписи.
— Мой.
— Кому вы его давали?
— Никому. Это телефон дачи в Репино, я его для себя записал.
— Должен вас огорчить. Этот листок был обнаружен в квартире ныне покойной Лилии Зимовец. Вы ни в чем не желаете признаться?
— В чем мне признаваться? — вскипел Юрий. — Что я убил Лилию Зимовец?
