Домой он не вернулся. С опухшими от бессонницы глазами он пришел к Тиррану.
Похоже, что Тиррана не удивило появление Пилада среди ночи.
— Можно?.. — спросил Пилад, заглядывая в глубь комнаты. Ему показалось, что Тирран не один.
— Входи, входи, я уже давно жду тебя…
— Ты ждешь меня?.. — Слегка заикаясь, переспросил Пилад, не двигаясь с места.
— Да, жду… — Тирран отошел к окну. У ограды в желтеющих сумерках маячила фигура агента. Тирран обернулся к Пиладу и неожиданно рассмеялся, запрокидывая голову. — Ну, что ты стоишь столбом, входи, раздевайся и за работу. У нас с тобой много работы…
Остаток ночи и весь день Пилад рылся в бумагах и заснул, уткнувшись в какую-то докладную записку…
Разбудил Пилада бой стенных часов. Блуждающим взглядом он обвел стол, заваленный письмами, книгами, подтянул гирю стенных часов, тронул заводную балерину, на шее которой висела нитка серого янтаря, потом минуту или две рассматривал фотографии, приколотые иголками к стене и шелестящие, как бабочки. Он зябко поежился. Дверь на террасу была открыта, оттуда тянуло гнилью, болотом…
Видение, возникшее перед ним, было настолько реально, что перехватило дыхание. На мгновение Афелия заполнила собой все. Она была такой, какой он не осмеливался ее себе даже вообразить. Каким-то суетливым жестом рук он потер лоб и выбежал за ней на террасу. На террасе ее не было. В тишине над акациями витали какие-то птицы. Он стоял, вслушиваясь в мерное дыхание спящего города, улавливая, то ее смех, то пение.
Над городом в дымке висела луна, точно лампа под абажуром.
Помедлив, Пилад спустился с террасы и пошел, поглядывая на мертво обвисшие флаги, на лужи, на шевелящиеся в лужах бумажные гирлянды, цветы, сор праздника. Он шел и шел, сам не понимая, куда идет…
Он нашел эту девочку в Нескучном саду. Ощупью, с закрытыми глазами он подмял ее под себя и, поспешно проделал с ней «это» в темноте. С тех пор один в раз в неделю, по субботам, он проделывал «это». Иногда он даже не снимал шляпы и очки от близорукости. Чаще всего «это» происходило на террасе, огромная постель с целой горой подушек оставалась нетронутой. Слепой и замороченный слуга, похожий на Пилада, как отражение в зеркале, приводил их одну за другой…
Однажды ночью Афелия сама пришла к Пиладу. Он не заметил своего отражения в зеркале, когда она заплыла туда, чтобы распустить волосы. Подмяв ее под себя, он судорожно заметался, как животное, отыскивая ее влажные губы. Когда он кончил, она сняла парик и стала обычной девочкой с улицы.
Поправляя очки, Пилад вскользь глянул в зеркало. Он снова появился там, такой же отвратительный, как и всегда, но девочки рядом с ним уже не было.
Девочка ушла, а он все еще стоял у зеркала, как оглушенный, как-то странно озираясь. В доме царила тишина, правда, иногда потрескивали стены, что-то осыпалось, и как будто кто-то вздыхал.
Послышались легкие, перебегающие шаги. Пилад пугливо и близоруко глянул по сторонам. Никого. Лишь подрагивали тени на стене и шелестели ее фотографии. Он был один в этом огромном и полупустом доме, заросшем пылью и паутиной. И все же он чувствовал чье-то присутствие. Ему казалось, что она смотрит на него из темноты зеркала. Странное ощущение. С лампой в руках он обошел все комнаты, заглянул в чулан, на чердак, проверил дверь, она была заперта на семь замков и семь задвижек. Закутавшись в плюшевый плед, он прилег на кушетку…
Через неделю Афелия снова пришла, как только часы пробили полночь.
Еще не видя ее, он уже знал, что она здесь. Она разгуливала по комнатам с одним только бантом в волосах, оставляя следы босых ног на полу, как заводная балерина. Волосы золотистыми змейками падали на ее плечи. На шее поблескивала нитка бус из серого янтаря. Что-то напевая, она подмела полы, заменила цветы в вазе с узким горлом. Минуту или две она стояла у зеркала. В отражении она выглядела старше своих лет, смуглая кожей, изящная и невероятно обольстительная.
Пилад окликнул ее. Она беспокойно глянула в его сторону и улыбнулась. Улыбка не соответствовала выражению ее глаз. Улыбаясь, она отступила к террасе. Он встал и повлекся за ней, ощущая легкость во всем теле, будто его тело освобождалось от чего-то чуждого…
Открылось неправдоподобно синее небо. Даже во сне он не мечтал о таком счастье. Он уже летел над сумеречными улицами какого-то городка, очень низко. Было тихо, безлюдно. Как будто все обитатели городка умерли. Вот и главная площадь, статуя Старика, магазин, пруд, похожий на слепое зеркало. Пилад был убежден, что уже был здесь когда-то. Может быть в детстве, или в других снах. Опустив плечи, не останавливаясь и не уставая, он летел и летел в размытом сумраке ночи, в окружении птиц и ангелов, совершенно потеряв представление о времени…
Очнулся он от ощущения тяжести, как будто кто-то давил ему на плечи. Он лежал в кустах терновника в плаще и в рыжем парике. Глянув на небо, он почувствовал дурноту. Ему вдруг стало страшно. Бросив парик в кусты, он встал и пошел…
Слуга так и не узнал, где Пилад провел эту дождливую и душную августовскую ночь. Выглядел он ужасно, весь мокрый и по колени в грязи.
— Затяни террасу проволочной сеткой… — сказал он слуге, сотрясаемый непрерывной дрожью. Слуга хихикнул, не поверил, переспросил. — Отнесись к этому серьезно… — Оставив сломанный зонтик на террасе, Пилад ушел в комнату. В тот же день он уехал из города, в надежде, что никогда сюда не вернется, однако уже осенью вернулся постаревший на десять лет и больной.
Он поселился в доме отца, где сходил с ума от тоскливых нескончаемых дождей и от одиночества. По ночам он не спал. Он лежал и ждал Афелию, объятый страхом ожидания. Днем его можно было увидеть на улице с целой связкой рамок всех размеров и форм и кипой журналов, какие только можно было найти в торговых рядах. Дома он вырезал из журналов фотографии женщин и вставлял их в рамки. Ни на кого не похожая, она вмещала в себя всех этих женщин, которых он не знал…
В тот день он сидел на террасе. В комнате было душно, трудно было дышать. Увидев Афелию, он побледнел. Сердце сжалось. В глазах потемнело. Она была не такой, какой он хотел ее видеть: рыжая, лицо и руки напудрены, губы накрашены карминной помадой. Ее окружала целая свора собак и кошек. Порыв ветра поднял в воздух пыль, листья, птиц, ангелов, вырвал зонтик из ее рук. Собаки с лаем устремились вслед за зонтиком. Он окликнул ее. Она испуганно оглянулась и скрылась за дверью давно пустующего дома. С террасы было хорошо видно, как она поднималась по лестнице. Хлопнула дверь, потом открылось окно над аркой…
От слуги Пилад узнал, что эта женщина поселилась в доме всего несколько дней назад и что ее зовут Афелия.
— Как, ты говоришь, ее зовут?.. — переспросил он.
— Афелия… — сказал слуга.
Сердце заколотилось, но у Пилада хватило осторожности не выдать себя. Весь остаток дня он занимался обычными домашними делами и то и дело поглядывал на открытое окно над аркой. Оттуда одна за другой вылетали птицы.
Вечером Афелия вывела собак на моцион. В шляпке, с траурным зонтиком она была просто очаровательна, и вечер был чудесный. Пыльный солнечный луч тронул ее лицо, волосы. Они загорелись.
— Ты перестала быть призраком, моя девочка… — прошептал Пилад и, вздрогнув от боя часов, очнулся, ловя ртом воздух, не зная, где он, наяву или во сне…
Пилад поспал, но мало и плохо. Сон не принес ему облегчения. Как-то нелепо озираясь, он потер лоб, шею. На рубашке у него не хватало пуговицы. Неожиданно для себя он рассмеялся тихо, странно, закурил, еще раз перечитал письмо, с трудом понимая чужой почерк…
Сигарета, дымящаяся в его дрожащих пальцах, прожгла страницу письма. От имени «Тирран» осталось только «ран». Едкий дым наполнил комнату…
Афелия вышла из дыма и из обугленной, мерцающей, вспыхивающей по краям черной дыры в странице, как будто это была дверь. Лицо бледное. Волосы разделены ровной ниточкой пробора. Она плохо видела в полумраке и хромала. Медленно-медленно, как во сне, она заглянула под лестницу, вышла в коридор, уходящий в глубь дома, вернулась с керосиновой лампой, покрытой пылью и паутиной. Она
