К тому времени, когда у нас в России стал сменяться так называемый социализм на так называемый капитализм, я заимел относительно солидный денежный счёт в сберегательной кассе: восемь тысяч ещё вполне полновесных советских рублей.
Так случилось, что мне почти одновременно перевели в Сбербанк аванс за сценарий художественного фильма и гонорар за только что опубликованную книгу.
К счастью, половину денег я тут же истратил на неотложные нужды: сделал косметический ремонт квартиры, отдал в химчистку и в починку кое?что из одежды, набил буфет и холодильник провизией, а также запасся на будущее тремя пачками писчей бумаги.
После завершения сценария я замыслил осуществить давний заветный замысел — написать роман «Скрижали». Тот, кто отважно затевает такого рода работу, должен знать, что её «надо кормить». То есть ты не имеешь права сдохнуть от нищеты и голода, по крайней мере пока её не закончишь. Движет суровая уверенность в том, что ты обязан донести до людей нечто очень важное. Если такой уверенности нет, нечего и браться за перо.
Последние четыре тысячи я оставил на сберкнижке. Хотя приятель советовал пока, не поздно, обменять их на доллары.
Мне претила повсеместно возникшая суетня вокруг денег, валюты. Кроме того, приятно было непривычное, пусть эфемерное ощущение некоторой надёжности: на книжке хранится аж четыре тысячи!
Недолго я чувствовал себя обеспеченным человеком.
Руководители киностудии, заказавшие мне сценарий, вдруг накупили в Сибири несколько буровых установок и переключились на добычу и продажу нефти за границу. Сценарий им стал не нужен.
«Ну и ладно! — подумал я. — Все к лучшему. Судьба уводит от второстепенного. Смогу приступить к главной работе».
И тут, едва поутру я расположился за письменным столом, мне позвонил известный интеллектуал, критик, либеральный деятель. Он был одним из первых, кому я подарил свой недавно опубликованный роман.
— Володя, выуже растратили гонорар за свою книгу? Не весь? Вы ведь знаете, как хорошо я к вам отношусь. Так вот, сегодня вечером у меня дома соберётся группа писателей. Только избранных, таких как вы. Мой брат — президент нового, солиднейшего банка — решил спасти сбережения некоторого количества по–настоящему творческих людей. Вам представится уникальная возможность приобрести привилегированные акции. Номинал каждой из них — тысяча рублей. А вам они обойдутся всего по семьсот! Каждая из этих акций будет приносить ежегодный доход. Сможете безбедно жить и работать. Сколько у вас денег?
— Четыре тысячи.
— Прекрасно. Сможете купить акции! И ещё останется… Учтите, рубль падает в цене, девальвируется. Акции же сохранят и приумножат ваш капитал. Итак, берите деньги и приезжайте ко мне в пять вечера.
…Этот неожиданный звонок, эта возможность получать ежегодный доход, возникающий неизвестно из чего… Эта бурная агитация…
Но мне ведь желали добра. Причисляли к избранным.
Мои последние подозрения испарились, когда, забрав деньги из сберкассы, точно в пять вечера я примкнул к обществу избранных.
Действительно, это оказались солидные, известные, уважаемые писатели. Больше всего уважающие, конечно, самих себя. Они не выпускали из рук свои портфели и атташе–кей- сы, набитые сбережениями.
Избранных было человек двенадцать. Все говорили вполголоса. Царила атмосфера тайного заговора.
В гостиной хозяин предлагал всем чаю. В то же время два молодых, чрезвычайно учтивых банковских клерка по очереди приглашали будущих акционеров в кабинет; здесь производили изъятие денег, оформляли акции, шлёпали ни них печати.
Мне вручили пять красивых цветных бумажек. Теперь предстояло ждать целый год, чтобы получить прибыль. Так я стал акционером, поддавшись всеобщему сумасшествию.
Короче говоря, год я работал над своим романом. Поглядывая на календарь. Наконец, преисполненный нетерпеливых ожиданий, помчался на такси, отыскал роскошное здание банка, протянул в окошко кассы паспорт, акции…
И получил суммарную годовую прибыль — 7 рублей 6о копеек.
Такси обошлось мне гораздо дороже.
Через год повторилось то же самое.
Вскоре по телевизору сообщили, что банк лопнул. Сотни тысяч акционеров разорились, а президент банка сбежал за границу со всем капиталом.
Как ты думаешь, ведал ли великий интеллектуал, подбивавший меня купить акции своего брата, чем все это кончится?
Вот в чём вопрос, как любил говорить Шекспир.
АЛЛИГАТОР.
В фойе во время антракта в цирке на Цветном бульваре к тебе подскочил бойкий бородач:
— Девочка, хочешь сфотографироваться с нильским аллигатором?
Я не успел вмешаться, как он уже усадил тебя на стул, водрузил на руки тускло–зелёного крокодильчика.
Тебе было три года. Я побоялся, что животное тяпнет тебя, но увидел: пасть крокодила заклеена прозрачной лентой скотча.
По окончании циркового представления я уплатил деньги, и мы получили фотографию.
Иногда, глядя на неё, я вспоминаю о вольно текущей реке Нил, о её поросших высокими пальмами островах, о белых цаплях, голенасто вышагивающих по отмелям.
Несчастный аллигатор с заклеенным ртом смотрит на меня с твоих рук, словно хочет о чём?то спросить…
АЛЫЕ ПАРУСА.
Один человек, одинокий, с детства и до смерти бедствовавший, вымечтал сказку.
Человека с измученным лицом вечного узника звали Александр Грин.
Сказка называется «Алые паруса».
Это очень нежное, может быть, одно из самых нежных произведений мировой литературы.
Мама пересказала тебе эту историю. Скоро ты и сама прочтёшь.
А я, наверное, уже не смогу её перечитать.
С некоторых пор между мной и этим любимым произведением встала завеса пошлости. Повсюду стали появляться дрянные кораблики с пластиковыми алыми парусами. Сначала в витринах магазинов, потом в школах, в летних лагерях для детей, затем — на вывесках пивных. С экрана телевизора про алые паруса запели певицы. Жеманно закатывая глазки и зачем?то вихляя задом, без конца орали припев: «Алые паруса! Алые паруса!..» Словно им в попу выстрелили.
Обратно к первоисточнику сквозь эту завесу дряни мне уже не пробиться.
Недавно увидел в морском заливе виндсёрфинг с алым парусом, рвущийся к горизонту. Даже сердце защемило.
