Надо же, какой перепад чувств, удивился он, закрывая за собой дверь в бытовке. Ну, слава богу! А то, не ровен час, мог бы стать свидетелем смертоубийства на почве неконтролируемой ярости. Хотя эта пара и сама не знает, что с ними будет через пять минут. Уйти от греха подальше, упёрся взгляд в решётку на окне. Решётки открывались просто, один из болтов так и вовсе валялся на подоконнике, и вынуть второй не составит труда. Тогда зачем торопиться, он сначала переоденется. И, натянув водолазку и вельветовые брюки, снова прислушался: за дверью было тихо.
И он, товарищ мирный, ему только пристроить выстиранные носки — новые унесли вместе с сумкой. На батарею класть не стоит — холодная, и до утра не высохнут, да и на стуле тоже… А если приложить к животу? И, подняв водолазку, он налепил мокрые тряпочки на теплый живот — голь на выдумки хитра! И, аккуратно натянув свитерок, застегнул пиджак. И спешить не будет, и уйдет утром, а то в мокрых носках — бррр!
Не успел он обиходить себя, как на пороге появился Чук. С невидящими глазами он прошёл к столу, вылил в стакан остатки вина и на ходу сытым голосом распорядился:
— Ты это… спи себе до утра, не шастай… Я это… закрою дверь на ключ, ну, от греха подальше… А мы считать будем! — И, обернувшись на пороге, подмигнул. — Я ей покажу приход-расход и дебет с кредитом в придачу!
И правильно! Займитесь лучше подсчётами, выясните, кто кому и сколько должен. А отдавать долги можно всю ночь. «А ты, оказывается, злой, — уличил он сам себя. — Да! Злой, голодный и загнанный».
И, сняв с вешалки какой-то халат, расстелил его на продавленном диване — пожалуйста, простыня! Но чем прикрыть ноги? Так вот этим и прикроем, высмотрел он большую вязанную женскую кофту. А жилет с документами на всякий случай надо спрятать под диван, только бы утром не забыть. И, выключив свет, он со стоном опустился на продавленное ложе, и оно тотчас отозвалось уютным писком. Надо же! Кто-то совсем недавно собирался ходить по ночному Красногорску, вспомнились собственные горячечные планы. Теперь не хочется? Нет, не хочется, закрыл он глаза…
И пошёл куда-то длинным подземным переходом, по сторонам и над головой был мрамор, серый такой с прожилками, и позолоченная лепнина, и светильники в римском стиле — факелами, только свет от них был какой-то тусклый, и потому своды над головой казались сумрачными, низкими, давящими. Рядом были люди, много людей, но ни голоса, ни вскрика, ни смеха. Слышалось только непрерывное шуршание, что издавали подошвы тысяч ног, только этот скребущий в тишине звук. Куда он идет вместе с ними, зачем? Он спрашивал, никто не хотел отвечать. Но он не может идти, не зная куда и зачем! Не может! И, решившись, стал выбираться из этих бесконечных шеренг. Но люди давили со всех сторон и не давали ступить и шагу в сторону, и он без толку бился в эту пружинистую стенку, и чувствовал, если не выйдет из этих тесных рядов — задохнётся! Но, когда был готов взбунтоваться и выкрикнуть: «Да пропустите же!», все вокруг всколыхнулись, заволновались, и тысячи глоток разом длинно выдохнули: аааххх! И в этом звуке было не то предвкушение восторга, не то сам восторг.
Он ещё растерянно крутил головой, что это они, как впереди забрезжил свет, и люди стали расступаться и вжиматься в стены. И стало видно, как вал за валом из глубины подземелья что-то быстро движется, и с радостным ожиданием его дёргали за руки, толкали в спину: что встал! А он, понимая: могут снести, растоптать, стереть, не двигался с места. «Уступи дорогу! Уступи, мешаешь!» — кричали ему со всех сторон и сами тенями растворялись в серых стенах.
А он всматривался до рези в глазах, но поначалу видел лишь смутные очертания, только игру света и теней, мраморный блеск и, казалось, ничего больше. Но вот контурами обозначились тёмные человеческие фигуры и разом, как оловянная пуговица на сером сукне, проступило бледное лицо. Сукно шевелилось, но лицо-пуговица оставалось ровно по центру, маленький человек шел впереди, сжав кулаки, наклонив голову, целеустремленный, бодрый, весёлый. Правитель? Вот человечек молодцевато подпрыгнул и, достав потолка рукой, что-то выкрикнул, и под сводами прокатился одобрительный гул. Вот шутливо ткнул человека, что шел рядом, в бок пальцем, тот благодарно улыбнулся в ответ.
И уже хорошо видны и бесцветное, будто вываренное лицо, и юркая фигурка в синем костюмчике, на нём ни соринки, ни пылинки, и туфельки на каблучках сверкают первозданным блеском. Эти, что ли, облизали, всмотрелся он в безликих преторианцев за спиной вождя. Да нет, вовсе не безликие! Рядом похожий на денщика сумрачный министр держит впереди себя позолоченный стульчик-трон — как остановятся, так сразу и подаст! — и политолог с вечно мокрым ртом, и господин с породистым лицом. Этот деятель такой искусник: в любую минуту мог напустить в свои красивые глаза слез, и они стояли там, не проливаясь ровно столько, сколько нужно для выражения преданности. Но эти что! За их спинами знакомый господин, помнится, после встреч с властителем он витиевато матерился, закатывал глаза и, задыхаясь, вопрошал: «Нет, сколько ещё России терпеть этот гнет?» А вот, смотри-ка, и он среди челяди, и он исправно прислуживает. И этот, этот старый и умудрённый вольнодумец тоже? Да имя им легион!
И вдруг шедший впереди человечек будто запнулся и остановился, и впился взглядом в препятствие, вставшее на дороге. Но тут же лукаво и застенчиво улыбнувшись, подбежал совсем близко и развел руки. Обнять? Пришлось дёрнуться и отстраниться, и выставить щитом ладони. А правитель склонил голову набок и заговорил весело так, по-приятельски:
— Ну вот! Я же говорил тебе, мы ещё встретимся. Говорил? Вот ты не верил, а я слов на ветер не бросаю. Не бросаю? — развернулся он вправо, влево.
— Нет, нет! — стали выкрикивать за его спиной, но человечек досадливо махнул рукой. И все замолкли, только один верноподданный, выбившись из рядов, тонким голосом невпопад заверял: что вы, что вы, как можно? Но скоро и он умолк, и в наступившей тишине человечек стал допытываться:
— А ты никак на меня обижен, а? Смотрю, не здороваешься! Вот и делай добро людям! Или ты не узнал меня? — раскачиваясь с носка на пятку, с пятки на носок в своих чудесных мягких туфлях, рассмеялся правитель. Его смех тут же подхватили, и он покатился куда-то в глубину подземелья, и там гогот издавали уже тысячи и тысячи глоток.
— Ну? Ну? Узнал? Вижу, узнал! — погрозил он пальцем. — А что же ты себя так ведёшь? Молчишь, не отвечаешь? Никак боишься? — И, обернувшись, бросил в толпу: «Боится!»
— Боится! Боится! Боится! — отозвался хор осуждающих голосов.
— Вот и я думаю, боится! Вот что значит вовремя всадить нож под ребро! — наставил короткий палец маленький властитель, будто хотел проткнуть.
— А сам не трусишь? Когда-нибудь могут и на вилы поднять! — оттолкнул он прыгающего перед ним человечка, и удивился: крепкий с виду, тот оказался бескостным, будто силиконовый. Но тот вдруг резво подпрыгнул и, вцепившись ему в руку, повис, раскачиваясь, как на ветке, но теперь не смеялся, только хихикал, будто и сам удивлялся: что это я?
И преторианцы замельтешили, не зная, как реагировать на новую шутку патрона. А он всё никак не мог сбросить впившегося в него карлика, не мог разжать его цепких пальцев, и стряхивал как дворняжку, что сама от страха не может разжать зубы. Но что так завело правителя, не английский ли твид? Ну да, английское правителя всегда раздражало. Но правитель ли это? Отчего он так скукожился? И кого напоминают эти посиневшие ногти, этот серый пух на жёлтой костяной головке, эти маленькие глазки? Обезьяна! И она уже визжит и вертит головой, ищет взглядом самых преданных: что стоите? Снимите, видите, сам не могу! Но верноподданные, окаменев, застыли на месте и стоят, не шевелятся. И только в остекленевших от натуги глазах всполохами мелькало: предавать? или рано? предавать? или эта мартышка снова взберётся на верх?
А он слышит позади себя топот и понимает: кто-то идет на помощь, и чувствует за спиной тёплое, хриплое дыхание, и слышит два знакомых и таких родных голоса:
— И ну, расступились! Освободили, освободили взлётную полосу!
— А это что за мармазетка! Брысь отсюда!
— Нет, ты смотри, какая приставучая!
— Эта образина глухая или придуривается? Эй ты, отзынь!
— Компот ей в рот!
— Не, не, этому в рот — пулемёт, нехай захлебнётся…
— Ребята, вы с ума сошли!
— Не боись, братка! Это ж так, для связки слов. Я зараз рогатку достану…
