получит продолжение в ее прекрасном будущем.
Дочь крепко обняла отца, не обращая внимания на острые края доспехов. Разжав наконец руки, она отступила назад и окинула взглядом охотников. Ее улыбка, в которой светилась гордость за них, озарила всех. Но отцу Мика все же шепнула:
– Я так волновалась. Мы ждали вас домой вчера вечером.
Даймё пожал плечами.
– Охота потребовала больше времени, чем мы планировали.
Он отдал поводья конюху и с Микой под руку двинулся через двор.
Девушка оглянулась через плечо, и на ее лице появилось напряженное выражение – она заметила нескольких раненых, которых несли на носилках или вели, поддерживая, к замковым лекарям.
– Кто-нибудь пострадал серьезно?
Асано успокаивающе потрепал ее по руке.
– Только несколько носильщиков, – ответил он и, желая отвлечь внимание дочери от покалеченных и вернуть его к положительному исходу охоты, повернулся в другую сторону. – Ясуно показал себя доблестным воином. Это он в одиночку убил чудовище. – Князь указал на самурая в окружении толпы наперебой поздравлявших его друзей.
Мика слегка нахмурилась, заметив, что от безудержных похвал Ясуно явно не по себе. Это было крайне странно – меньше всего она ожидала бы увидеть его смущенным, скромностью он никогда не отличался. В конце концов, Ясуно ведь и вправду в одиночку одолел кирина!
Она вновь оглянулась – ее внимание привлекла еще одна группа израненных крестьян и носильщиков.
– Ты кого-то высматриваешь? – спросил отец.
У Мики перехватило дыхание – как он догадался? Она ведь и сама только теперь сообразила, кого бессознательно отыскивает глазами. Не глядя на отца, девушка опустила голову и покачала головой.
– Нет, господин.
– Ты, кажется, переживаешь? – В голосе князя чувствовалась озабоченность.
Мика снова качнула головой, заставила себя поднять глаза и улыбнуться.
– Только из-за приготовлений, – ответила она, надеясь, что этого будет достаточно, чтобы объяснить ее рассеянность.
– Не стоит. – Отец улыбнулся в ответ и ободряюще сжал ее руку, как когда-то в детстве.
Они миновали идущий зигзагом оборонительный проход, круто поднимавшийся к внутреннему двору, вошли в ворота и двинулись к замку. При виде величественной цитадели даймё удовлетворенно вздохнул – это был его дом, его обитель, стоявшая в окружении цветущих сакур, посреди отдельных жилищ самураев-вассалов высшего ранга. Слуги и подчиненные на пути князя и его дочери опускались на колени и кланялись, дожидаясь своей очереди поздравить с победой. Каждый из них готов был по первому слову броситься выполнять любое приказание господина – все, что потребуется для поддержания порядка и благополучия в замке… а теперь еще и для исполнения малейшей прихоти прибывающих высоких гостей.
– Какие подарки приготовлены для сёгуна? – спросил отец, подходя к дверям своих личных покоев.
Мика, снова едва не застигнутая врасплох – она все оглядывалась на ворота, мысли о раненых не шли у нее из головы, – с улыбкой повернулась к нему.
– Дюжина ловчих ястребов и морейская катана.
Отец задумчиво нахмурился:
– Считаешь, этого будет достаточно?
Девушка улыбнулась чуть шире, в глазах у нее заплясали лукавые искорки.
– Если дать больше, другие даймё решат, что ты хочешь подольститься к сёгуну.
Отец от души рассмеялся.
Они вошли внутрь, продолжая обсуждать, что сделано и что еще нет, пока слуги снимали с князя доспехи. Асано с явным облегчением избавился от них, а слушая ответы дочери, еще больше просветлел лицом. Теперь, когда зверь был сражен и угроза миновала, ничто не заботило даймё так, как предстоящий визит сёгуна, и Мика была рада развеять тревоги отца, с гордостью докладывая о почти полном завершении всех приготовлений. О том, как идут оставшиеся, она тоже рассказывала без малейшей запинки.
– Я хотел бы, чтобы мои люди – и самураи, и крестьяне – разделили со мной эту честь…
– Они будут стоять по всему пути следования процессии, – довольная собой, ответила Мика.
– Есть ли что-то, о чем ты не подумала? – В глазах отца светились одобрение и любовь. Он улыбнулся и потрепал дочь по плечу, убедившись наконец, что волноваться не о чем. – Твоя мать гордилась бы тобой.
Мика скромно потупила глаза и, тоже с улыбкой, слегка поклонилась, хотя на самом деле на душе у нее было неспокойно. Пожелав отцу как следует отдохнуть, она, отвесив еще один, более глубокий поклон, покинула его.
Сдвинув дверь, она направилась через сад прямо к себе. Теперь, когда отца не было рядом, улыбка у нее на лице сменилась беспокойством, которое не оставляло девушку с тех пор, как она увидела раненых. Одного лица она не находила ни среди них, ни среди тех, кто остался цел и невредим.
Значит, не все заботы позади. Это было личное, то, что нельзя обсудить ни с кем, даже с отцом. Ждать придется до заката – что ж, есть время, чтобы подготовиться.
Когда Мика вошла в свои покои, служанки застыли в нелепых позах, с выпученными глазами и растопыренными руками – явно обсуждали что-то поинтереснее приготовлений к визиту сёгуна. Скорее всего, речь шла о вернувшихся охотниках.
При виде хозяйки все разом изящно опустились на колени и поклонились, словно марионетки из театра бунраку. Шепот смолк, и в комнате повисла тишина. Нетерпеливым жестом Мика велела женщинам встать, сама отчаянно желая услышать, что им удалось выведать.
Мика попросила лишь, чтобы ее немедленно уведомили, когда вернется отец. Начни она проявлять излишнее любопытство, и толков не избежать. Служанки же могли свободно говорить с сопровождавшими князя охотниками. Хлопая ресницами и прикрывая лица веерами, они умоляли рассказать о проявленных теми чудесах доблести и искусно вворачивали вопросы, которые из уст мужчины прозвучали бы странно, а от дочери даймё – и вовсе неприлично. Например, о главном ловчем князя, ничтожном полукровке, который единственным из всех понял, что за чудовище им противостоит и где его надо искать. О Кае.
Услышав, что за существо вторглось в земли Ако и разоряет их, Мика не поверила своим ушам. Когда же она узнала, что так сказал Кай, ее недоверие сменилось страхом за охотников – и прежде всего, помимо отца, за самого ловчего. Отец, конечно, уже немолод, но его хотя бы защищают доспехи, оружие, верный конь и лучшие из воинов. Простолюдину же никакой защиты не полагалось.
Тогда, много лет назад, отец убедил Мику, что разделяющая ее и Кая пропасть в общественном положении делает их дружбу невозможной. И предупредил – мягко, но непреклонно, – что если дочь не перестанет водить компанию с полукровкой-хинином, то не только бросит тень на свою репутацию, но и вынудит даймё отослать мальчишку прочь.
Мика знала, что отец говорил и с Каем – без сомнения, также по-доброму все разъяснив, – однако уже в присутствии нескольких вассалов.
Так тонкая паутинка, соединившая две юные жизни, была разорвана. Даже если Мика случайно встречала Кая, то, как ни хотелось ей заговорить с ним, он тут же опускался на колени, утыкаясь лицом в землю, и не поднимался, пока девочка не уходила. Няньки и все прочие были полностью удовлетворены.
Никто из них не видел слез на ее глазах – даже сам Кай. В конце концов ей стало невыносимо быть свидетельницей его унижения, и она прекратила искать встреч.
Однако ничто не могло заставить девушку забыть о нем; она лишь мучительнее желала, чтобы Кай не исчезал из ее жизни – и неважно, что они были не вместе. Свои истинные чувства Мика доверяла только дневнику, в который писала всякий раз, когда удавалось мельком, издалека увидеть дорогого ей человека, когда он таскал тяжести с другими носильщиками либо подновлял стены замка, весь в каменной пыли или поблескивающих разводах побелки.
На глазах Мики Кай из мальчика превращался в высокого, крепкого юношу, по-прежнему самого прекрасного. Она слагала стихи о заблудившемся на земле, никем не узнанном тэннине; прочитав «Повесть о Гэндзи», поклялась уйти в монахини. Одной зимней ночью выбросила из окна свою постель и до утра продрожала на голом футоне – ей приснилось, что Кай замерз насмерть на своей убогой подстилке.
Тем временем ничего не подозревавший отец защищал Кая от нападок собственных подчиненных. Безупречно послушный, готовый к любой работе, тот мало- помалу продвигался по службе, но окончательно завоевал себе положение в замке своей сверхъестественной способностью выслеживать зверя. Вот уже почти десять лет Кай был главным ловчим князя Асано, и ни разу за это время на охоте не произошло ни одного несчастного случая и никто не получил увечья… Пока охотники не отправились за кирином.
Все эти годы, пока Кай становился из мальчика мужчиной, из уборщика на псарне – не последним человеком в замке, Мика вела собственную борьбу. Она отчаянно желала обрести – и сохранить – независимость, вопреки всем ограничениям, накладываемым на женщин даже благородного происхождения. Освободившись наконец от опеки нянек, навязываемых ей под видом компаньонок, она понемногу набрала собственную свиту верных служанок, в которых особенно ценила ум и проницательность.
Впервые с тех пор, как умерла мать, у Мики наконец появился кто-то, на кого она могла положиться, кто разделял ее мысли и чувства… с кем она могла, например, обсуждать, что прекраснее – месяц или полная луна? И, выслушав ответы, признаться – ей самой больше нравятся безлунные ночи, потому что тогда видно каждую звездочку на небе.
И теперь достаточно было одного взгляда, чтобы по поведению вскочивших на ноги и окруживших госпожу служанок понять – случилось, может быть, не самое страшное, но плохое. Отец сказал, что никто не погиб… однако Мика так и не увидела Кая – ни среди раненых, ни среди невредимых.
Наконец, спеша и перебивая друг друга, служанки поведали, что Кай серьезно пострадал – настолько, что без посторонней помощи не смог бы добраться домой. В замок, к лекарям он не пошел, а отправился в свою хижину на краю леса, зализывать, как зверь, раны у себя в берлоге, а там как боги решат – жить ему или умереть.
Со щемящим сердцем девушка подумала – наверное, из-за того, что их детская дружба была разрушена, Кай не доверяет теперь никому, даже ее отцу… Да и сама Мика до сих пор упорно сопротивляется попыткам выдать ее замуж, хотя у большинства женщин ее возраста дети уже старше той девочки, которой она была тогда. Но неужели Кай в самом деле скорее умрет, чем примет чью-то помощь?
Мика взглянула на серьезные лица служанок, застывших в ожидании.
– После заката, – непреклонно проговорила она, и служанки кивнули.
Оиси истуканом торчал посреди своего жилища, слишком утомленный, чтобы хоть слово сказать жене, Рику, пока та снимала с него доспехи. Теперь, когда все
