– Может, ты скормила и забыла? – предположила Татьяна.
– Как же я могу забыть? – возмутилась Анна Максимовна. – Разве я не помню, сколько заплатила! Два двадцать пять, три раза по шестьдесят четыре, рубль семьдесят семь и сосиски по два шестьдесят. Восемь пятьдесят четыре! Две копейки она не сдала, я промолчала. Восемь тридцать шесть. Как раз на три двенадцать не хватает.
Из этого подсчета, понятного только Анне Максимовне, было ясно, что ошибиться она не могла.
– Куда же все это делось? – спросила Татьяна.
– Вот и я интересуюсь – куда.
– Но ведь не мы же съели, – сказала Татьяна.
– А кто? И не в деньгах дело. Просто интересно – кто мог взять? Украли, что ли?
– Теперь уже и мне интересно, – сказала Татьяна.
Алексей Палыч кашлянул.
– Таня, перестань спорить с матерью, дай ей спокойно поужинать.
– Разве я спорю? – спросила Татьяна. – Если из дома пропадают никому не нужные вещи, то просто любопытно, кто их мог взять.
– Не нужные никому, кроме ребенка, – осмелился заметить Саша, и у Алексея Палыча задрожали колени. Молчаливый Саша попал в самое яблочко. Ведь детское питание не нужно никому, кроме ребенка. Ребенок сам взять не может. Значит, продукты взяли для ребенка. Такой, и только такой, вывод следовал из Сашиных слов. Алексей Палыч понимал это совершенно ясно. Теперь оставалось только выяснить: кто? Дальше Алексей Палыч боялся думать.
– Выходит, он сам взял? – И Анна Максимовна кивнула на кроватку, где в позе лягушки, распластавшись на животе, сладко спал Андрюша.
Алексей Палыч произнес нечто среднее между 'ха-ха' и 'хе-хе', показывая тем самым, что шутку жены он оценил. И напрасно произнес. Ведь сказано: не высовывайся...
– Алексей, а уж не ты ли? – спросила Анна Максимовна.
Тут пришла пора сказать, что Анна Максимовна не ошиблась: продукты похитил как раз Алексей Палыч. Но признаваться у него не было никакого желания, потому что тогда-то и возникал самый страшный вопрос: зачем?
Ответить на этот вопрос Алексей Палыч не мог и потому избрал популярную среди неопытных преступников тактику: на вопрос отвечать вопросом. В этой тактике было два преимущества: первое – он не лгал; второе – он заставлял следователя самого отвечать на свои же вопросы.
– Зачем же они мне? – храбро спросил Алексей Палыч и даже пожал плечами.
– Я уж не знаю – зачем, – сказал Анна Максимовна. – Помню, тебе для каких-то опытов клейстер понадобился, унес ты тогда из дома пакет с мукой.
– Клейстер – другое дело. Но какие же могут быть опыты с яблочным соком?
– А может быть, тебе банки понадобились...
– Зачем же мне банки? Разве дома мало пустых банок?
Надо сказать, что врать Алексей Палыч был не мастер. И тактика его только потому позволяла уклоняться от истины, что Анна Максимовна была неопытным следователем.
Опытный следователь ставит вопрос прямо: 'да' или 'нет', 'ты' или 'не ты'? Тут-то преступник и выдает себя замешательством или каким-нибудь вилянием. Но Анна Максимовна не была специалистом по допросам.
– Это верно, – сказала она, – банок дома полно. А рисовой смеси ты тоже не брал?
– Зачем мне рисовая смесь? – гнул свое Алексей Палыч.
– Папа, тебя же никто не обвиняет. Ты просто скажи: 'Не я', вмешалась настырная Татьяна.
– Зачем мне две пачки 'Малыша'? – уже по инерции забежал вперед Алексей Палыч.
Татьяна как-то странно взглянула на отца.
Алексей Палыч подумал, что Татьяниного допроса он может не выдержать. И тут заревел Андрюша...
Внук заревел настолько кстати, что Алексей Палыч мысленно поклялся купить ему велосипед этим же летом.
Женщины бросились к ребенку.
Алексей Палыч смылся. Он исчез из комнаты беззвучно и быстро, как исчезает изображение на экране выключенного телевизора...
Вот о чем узнал Борис Куликов в ясный весенний день в пустом весеннем лесу.
– Ну и что страшного? Вы же не признались, – сказал Борис. – Меня тоже спрашивали насчет одеяла, я говорю: не брал, и все.
– Кстати, как у тебя обошлось?
– Так и обошлось: сколько раз спрашивали, столько я и отказывался.
– Нет, Боря, – сказал Алексей Палыч, – все это очень неприятно... вранье и прочее...
– Чего тут неприятного?! – изумился Борис. – Мы же врем честно.
– Кто 'мы'? – озадаченно спросил Алексей Палыч.
– Да мы с вами.
– Да... – сказал Алексей Палыч. – Ну, не то чтобы врем... Я, кстати, не сказал ни одного слова неправды, хотя и не совсем понимаю, как можно врать честно.
– Это когда не для себя, – сообщил Борис. – Не для своей выгоды.
– Да, уж выгоды тут, прямо скажем, никакой.
– Алексей Палыч, а если мы его куда-нибудь отдадим? Ведь не обязательно про него правду рассказывать. Тогда его не отзовут.
– Если не рассказывать – не поверят, – вздохнул Алексей Палыч. Если рассказать – и не поверят и отзовут. Зачем тогда рассказывать? Положение у нас с тобой, Боря, безвыходное. Там тоже, кажется, не дураки.
У обомшелого камня, лежащего на краю поляны, вдруг обозначилось нечто вроде головы.
Затем голова спряталась, на ее месте появилась кепка на палке, а голова вынырнула правее.
– Серый! – крикнул Борис. – Чтобы через пять минут дома был!
Голова снова скрылась, и тут же из-за камня высунулось дуло автомата.
Замелькали вспышки очередей, послышался треск.
– Купили дурачку автомат на батарейках, – сообщил Борис, – теперь он совсем с ума сошел. Надо будет выбросить батарейки.
– Пойдем. Инспектор, наверное, уже ушел. Что-то, Боря, у меня сегодня сердце покалывает. Ты, Боря, знаешь, где у тебя сердце?
– Еще не проходили, – сказал Борис.
Ученик и учитель направились к выходу из леса.
Оборачиваясь, они видели, как мелькала позади них маленькая фигурка, двигаясь короткими перебежками от дерева к дереву.
День 1-й
Так все это началось
Итак, только двое знали пока о том, что случилось в Кулеминске.
Событие это было мирового значения, хотя в то же время таким не являлось, потому что мир о нем еще ничего не знал. Все зависело от того, как поведут себя люди, которые с ним впервые столкнулись.
Возможно, некоторые подумают, что Алексей Палыч и Боря Куликов поступили неправильно. Может, оно и правильно, что неправильно. Но только, может, оно и неправильно, что неправильно? Давайте начнем с начала.
Если начинать с начала, то нужно сказать, что Боря Куликов с глубокого детства был в душе конструктором. С малых лет он интересовался механизмами, в особенности теми, которые движутся.
