На каждой остановке Сохно выходил на перрон, чтобы наблюдать за вагоном, где ехали амнистированные. Его пост – дальний. По две стороны от объекта наблюдения расположились Согрин и Кордебалет. Сохно оставили на всякий случай подальше. Тем не менее работой подполковник не пренебрегал и выполнял ее добросовестно, что, впрочем, никому не было заметно, потому что на таком расстоянии он мог позволить себе не прикладывать к глазам бинокль. Да и надобности в этом не возникало, поскольку амнистированные на перроне не показывались.
В Моздоке Сохно покупал в киоске на перроне колбасу и хлеб.
– Пост рождественский в разгаре... Нельзя православному человеку колбасу есть, – услышал за спиной густое ворчание. – Иль ты басурманин...
Не оборачиваясь, подполковник понял, что священник вышел себе купить что-то в дорогу. Дождавшись, когда тот загрузит карманы несколькими яблоками и целлофановым пакетом с заветренными оладьями, Сохно, за несколько часов соскучившийся по русской речи, заговорил сам:
– У меня, батюшка, служба такая, что без мяса трудно. Организму белок требуется.
Рядом они пошли к дверям вагона.
– Военный, что ли? – Батюшка то ли откровенно ворчал, то ли просто имел такую нравоучительно-недовольную манеру разговора.
– Военный...
– Тем паче богобоязненным, стало быть, надо. А что хромаешь? Небось ранили.
– Ранили, батюшка.
– Вот-вот. Есть, стало быть, за что. Богобоязни в народе нет, оттого и все беды наши.
– У меня, батюшка, дед был богобоязненным. Помню, бабушка ругалась, говорила, как пост начнется, дед опять будет одной водкой питаться.
– Тьфу ты, – сказал священник, но все же улыбнулся шутке. – Куда добираешься?
– В Москву. Командировка кончилась.
– Сам-то, по разговору судя, не москвич.
– Сам я отовсюду, но теперь в Москве служить буду.
– Бог даст, свидимся.
– Все может быть, – согласился Сохно. – Извините...
И заторопился вперед на сигнал Согрина. Полковник тоже пошел навстречу. Остановились как раз под окнами вагона, где ехали амнистированные.
– Новости есть, – сразу сообщил полковник. – Я сейчас Басаргину звонил. Джабраил Алхазуров в Москве. Дожидается, когда соберутся остальные. И очень ждет нашу десятку, которая увеличится на одного человека.
– На хромого, – понял Сохно.
– Нет, на Урусхана Датуева, который будет жить вместе с амнистированными. Предположительно, Урусхану отведена роль их палача.
– Это его основная профессия, – согласился Сохно.
– Где-то они должны встретиться. Посматривай. Может, Урусхан в этом же поезде едет. Может, уже в Красногорске сидит, дожидается. Наша задача – перехватить его при первой возможности. Желательно перехватить живым.
– Это, батюшка, тьфу ты, командир, моя задача. – Сохно потер скулу, где шрам был едва заметен. – Он меня ловко под собаку подставил, но я сам из породы волкодавов.
– Еще новости... Председатель антитеррористического комитета уже в курсе событий, дал генералу Астахову «зеленый свет»...
– Чуть-чуть легче, но это их игры. Мы давно с «зеленым» работаем. Я так вообще люблю его сам себе включать.
– Ладно, спеши, а то поезд трогается.
Поезд в самом деле готовился к отправлению. Сохно заспешил, хромая сильнее обычного. Нога болела. Он и в купе, когда занял свое место и выложил колбасу с хлебом на стол, почувствовал, как болит нога. Прислушался к себе. Показалось, что слегка поднялась температура. Может быть, потому так много чая потребляет...
Генерал Астахов позвонил и предложил Басаргину дать возможность Тобако немного отдохнуть от длительного дежурства, а взамен обещал прислать сотрудника, знающего чеченский язык. Не переводчика, а оперативника, который может заменить Андрея Вадимовича полностью.
– Вам, как я понимаю, просто не терпится с ним побеседовать? – понял Басаргин подспудную часть предложения генерала.
– Угадали, Александр Игоревич, угадали... Можно это организовать?
– Только после беседы со мной.
– Тогда почему бы нам не объединить два схожих желания в одно? Насколько я помню, Андрей Вадимович считается у вас лучшим водителем. Говорят, он умеет перелетать через пробки. Заехал бы за вами, потом вместе приехали бы ко мне.
– Невозможно. Я сам сейчас за Тобако поеду. Он пьян, и в таком состоянии за руль не садится. Только в условиях сложной оперативной обстановки. Пока такая обстановка не настала, следовательно, я поеду за ним сам.
– Значит, решено. – Генерал делал вид, что не понимает, как дело обстоит. – Значит, заедете ко мне?
Басаргин засмеялся:
– Заедем, товарищ генерал. А Тобако все равно оттуда можно снимать. За квартирой только Пулатов будет наблюдать. Запись идет на всякий случай. А телефонные разговоры Доктор фиксирует. Если кто-то приедет, Пулатов доложит обстановку. Завтра Пулатова сменит Ангелов.
Причин скрывать Тобако от «альфовцев» у Басаргина не было.
Джабраил растерянно обрадовался – он сам никак не ожидал от себя такого, поскольку много лет был убежден в обратном. Не в первый раз в Москве находится. И раньше, до войны еще приезжал – и в детстве с родителями, и один в молодости, и во время войны тоже дважды приезжал под разными именами, встречаясь здесь с инвесторами из числа тех, кто финансировал чеченскую войну. И никогда здесь музыка не заполняла уши, никогда. Наверное, настрой был не тот. И он думал уже, что место здесь не музыкальное. А сейчас она вдруг зазвучала. Зазвучала, но уже не как результат, понял Джабраил, а как призыв к результату. И не к результату того, что он планирует сделать вместе со своими боевиками, а именно к музыкальному результату. Если человеку дано что-то от природы, то заниматься ему следует этим и только этим.
Джабраил, так и не сняв плащ, откинулся на спинку кресла и закрыл глаза, слушая призывы музыки. Ему очень захотелось сейчас, прямо сию минуту, сесть за инструмент и хотя бы просто пробежать пальцами по клавишам. Не сыграть даже, а членораздельно произнести музыкальный эпизод, произнести и вслушаться в звуки, ощутить гармонию и определить правильную тональность.
А вместо этого он должен прятаться. Вместо этого он должен готовить взрывы, лишенные всякой музыки, должен производить плачи, лишенные всякой гармонии.
Невыносимо захотелось забыть про все это, забыть и вычеркнуть из жизни десять последних лет. Вместо взрыва сделать разрыв, пропасть вырыть между собой сегодняшним и собой будущим, таким будущим, каким он мечтал себя увидеть давно, еще много лет назад, каким он мог по справедливости себя тогда видеть...
Инструмент бы сейчас... Любой, хоть самый плохонький...
Инструмент? А почему, собственно говоря, нет?
Джабраил встал, вытащил бумажник, пересчитал деньги, хотя и без того отлично знал, сколько имеет при себе и сколько может получить в банке по поддельному документу. Конечно, ни к чему ему рояль и даже пианино ни к чему. Простой синтезатор. Ну, не самый плохой, не детский. Нормальный синтезатор. На синтезаторе можно даже оркестровку делать. Но ему оркестровка сейчас не нужна. Ему нужна просто клавиатура, разложенная по октавам, и чистые гибкие пальцы.
Гибкие пальцы. Джабраил размял руки, пошевелил пальцами. Как давно они утратили гибкость. Но гибкость восстанавливается, когда прикладываешь к этому усилия. Главное, чтобы музыка звучала в ушах, чтобы она продолжала звучать.
Быстро застегнув плащ, он двинулся к двери. На пороге остановился, задумался на пару секунд – пистолет не взял. Оставил рядом с журнальным столиком, привычно прикрытый тапочками. И ладно... Зачем ему сейчас пистолет. Он не патроны пошел покупать, а инструмент.
Улица встретила хмурой сыростью. Но он даже по сторонам не смотрел. Когда утром шел к дому, мельком видел витрину. Там на стекле был нарисован именно синтезатор... И еще что-то, кажется, ударные инструменты. Тогда внимания не обратил. Тогда Москва обещала отсутствие музыки в ушах.
Почти не зная этого района Москвы, по крайней мере никогда не интересуясь магазинами, Джабраил нашел нужный по какому-то наитию и всю дорогу шел так уверенно, словно уже много раз проделывал этот путь.
Денег у него хватило бы, чтобы все синтезаторы здесь купить. Но он выбрал себе тот, что его устроил, поговорил с продавцом, перепробовал несколько, обращая внимание не на богатые дополнительные функции, а на звучание и на возможность записи. Правда, запись велась не на кассету, а на дискету, но это смысла не меняло. Компьютер найти несложно даже в лесном лагере боевиков. Запас дискет он тоже купил. Много дискет.
– Год играть можно, и все запишете, – сказал продавец-консультант, сам, видимо, музыке не чуждый.
– Вот год и буду играть без остановки, – не шутя, твердо губы сжав, сказал Джабраил.
Он оплатил покупку и дожидался, пока коробку оклеят скотчем так, чтобы и ручка для переноски получилась, когда в чехле зазвонил мобильник. Плащ был не застегнут, и добраться до чехла не составляло труда. Джабраил вытащил трубку, и посмотрел на определитель. Звонил Завгат...
Музыка в ушах резко прекратилась.
– Прекрасно, – густо сказал Доктор Смерть. – Еще один абонент появился. И тоже, зараза, уже почти в Москве. На машине катит.
И, глядя в большой монитор компьютера, он протянул свою неимоверно длинную руку, чтобы включить акустическую систему.
Переводчик, повинуясь требовательному жесту второй руки Доктора, придвинулся поближе, готовый к работе. Заранее договорились, что перевод будет осуществляться синхронно с записью.
« – Да, Завгат, слушаю тебя, – раздался голос Джабраила.
– Здравствуй, эмир. Я подъезжаю к Москве. На попутной машине. От Рязани добираюсь. Там друзья посадили.
– Когда будешь?
– Часа через три сможем встретиться.
Пауза была длительной.
– Нет, это ни к чему. Чай ты можешь и без моего общества попить. Где остальные?
