предусматривались… Здесь шашки оказались, но это дела не меняло… В данном случае это не оружие, а только средства психологического воздействия на окружающих…
– Товарищ майор, – подал голос рядовой Бутырский. – РОШ запрашивает о ситуации…
– Кто запрашивает?
– Генерал-майор Судиславлев…
– Скажи, будет что сообщить, сообщу… Пока всё идёт по сценарию… Пусть держатся на связи, с волны не сходят…
Лишний раз посылать в эфир сообщение – лишняя возможность для кого-то прослушать разговор и понять, что происходит. Это правило Голованов хорошо знал и предпочитал всегда его придерживаться.
– У меня, товарищ майор, аккумулятор сядет. Аккумулятор дохлый…
Солдат показался непонятливым и даже надоедливым в такой ответственный момент.
– А тебе-то зачем держаться?… Ты отключайся… Они пусть держатся…
Голованов ответил резко, но без крика. Чтобы не отбить у парня охоту выполнять несвойственные ему функции. Это генерал виноват, что слишком любопытен. План предусматривает связь кодированными фразами, переданными через спутниковый телефон. Пусть и ждёт, и не лезет при первой возможности. Главный в этой операции не тот, кто за её успех ответственность несёт, как обычно любому начальству кажется. Главный всё равно – только исполнитель основных мероприятий. А исполнитель – майор Голованов.
– Понял, товарищ майор…
Толпа слишком долго настраивалась на активные действия. Дагестан пока не Чечня, где такие действия были многократно апробированы и отработаны, и опыт передавался из уст в уста. Здесь опыта ещё явно не хватает, хотя инцидент был здесь же, в селе… Но тогда угроза существовала для всех, и все понимали, что при миномётном обстреле, который предпринял «Витязь», могли пострадать все, и два крайних дома, до сих пор полностью не восстановленные тому подтверждение. Жители за свои дома боялись. Сейчас они ещё не знали, что будет дальше. Кто-то, видимо, подталкивал их к активным действиям, но все помнили, чем подобная активность закончилась в прошлый раз. Может быть, уже ждали, что вот-вот на дороге появится войсковая колонна, и опять миномёты разрушат пару домов, а потом федералы начнут по домам беспредел творить. Беспределом местные жители считают любой обыск, любое изъятие оружия. И никак не желают понять, что боевой автомат, приобретённый на базаре, не может быть охотничьим ружьём, на которое тоже, кстати, разрешение следует иметь…
– «Чеснок», что там у тебя?
– Толкаются… Сначала мимо ворот один старик прошёл… Или горбатый или годами согбенный, на клюку опирался… Туда и сюда… Я ему автоматом погрозил, он мне – клюкой… Расстались мирно. Потом две женщины прогулялись. Тоже туда и сюда. Скоро начнут снова. Вижу, группа собирается человек в десять… Там есть, кому друг друга растравить… Два старика и женщины с детьми…
– А где же у них, понимаешь, все мужчины? – спросил со своего дальнего поста старший лейтенант Сапожников. – Всех моль съела?
– «Каблук», как всегда, только о бабах и думает… – заметил сверху капитан Трегубенков.
– Я на чердак отправляюсь… – объявил Голованов.
– «Голован», – предложил старший лейтенант Бахвалов. – Я сменю, если не возражаешь, «Чеснока». Как только понадобится, могу дать провокационную очередь…
– Ты где? – спросил майор.
– На втором этаже. В окно смотрю… Один старик шашкой машет в ярости… Будет ближе, я ему шашку пулей переломлю… Он совсем очертенеет…
– Давай, «Славич», действуй… «Чеснок», слышишь?
– Понял, не возражаю…
Не использовать уникальные стрелковые способности старшего лейтенанта Бахвалова – просто грех. Никто не поверит, что он специально в клинок стрелял. Толпа подумает, что он стрелял в старика. Этим можно сразу двух зайцев убить. Во-первых, толпа разъярится… Во-вторых, толпа будет думать, что федералы на всё способны и могут стрелять по женщинам и детям. Это заставит их позвать не только своих мужчин, но и боевиков. То есть сделать то, что сделать было необходимо.
Чтобы лучше рассмотреть эффект после очереди старшего лейтенанта, майор Голованов не сразу на чердак поднялся, а застрял в большом окне второго этажа. Правда, сейчас окно стало уже не таким большим. Старший прапорщик Киршин откуда-то приволок два мешка с мукой и устроил из них на подоконнике бруствер – на первый мешок уложил несколько кирпичей в два ряда и сверху доску, а поверх доски ещё мешок. Получилась почти идеальная бойница. А мешки с мукой ничуть не хуже мешков с песком. Правда, мука высыпается быстрее, чем мокрый песок, но и её тоже намочить можно, чем старший прапорщик, кажется, и собрался заняться, потому что попался на лестнице навстречу майору с двумя вёдрами. Мужчина с пустыми вёдрами – это не женщина с теми же самыми предметами. В этом случае примета не срабатывает. И Голованов заспешил к окну…
Обстановка сверху в самом деле просматривалась намного лучше, чем снизу, и срочных дел, чтобы оставаться на первом этаже, у Голованова не осталось. И майор сразу затребовал:
– «Чеснок», если освободился, помоги нашему новому радисту поднять технику этажом выше. Пусть здесь будет, мало ли… Сам потом оборудуй огневую точку в подвале…
Через пару минут старший лейтенант Луковкин появился с рацией в руках. Солдат-контрактник нёс аккумуляторную батарею и антенну, так и не вытащив соединения из гнезда. Как они только в проводах не запутались… Командир жестом показал, где Бутырскому устроиться.
– «Голова», я готов к цирку… – сообщил старший лейтенант Бахвалов.
– Кажи цирк, «Славич»… – разрешил Голованов, подходя к окну и разглядывая улицу поверх верхнего мешка с мукой.
Мешок был уже обильно полит водой и оттого стал липким и марким. Хотя старший прапорщик старался поливать только наружную сторону, куда может угодить пуля, вода и на внутреннюю попала. Но пулемёт в бойницу установить всё же удалось, не испачкав и не прилепив к мешку, и оружие уже мешало второму лицу следить за происходящим. Потому и пришлось смотреть сверху. Но необходимости прятаться пока не возникло. Хотя это «пока» слишком затянулось, и пора бы уже местным жителям проявить горячий горский темперамент.
Старший лейтенант Бахвалов, чтобы помочь им в этом, едва высунулся над созданной недавно баррикадой, поднял автомат и целился не дольше пары секунд. Голованов следил уже не за ним, а за местными жителями. Шестеро стариков встали в круг и притоптывали, шагая друг за другом. Шашка в руках переднего игриво поблёскивала на солнце, воинственно подпрыгивая в такт притоптываниям. Именно этот старик задавал ритм, которому вторили другие. Неугомонные мальчишки прыгали вокруг, но встать в круг к старикам не решались и радовались, непонятно чему. Дети здесь в отличие от Чечни, кажется, ещё не научились отличать настоящую войну от игры в войну и считали шестерых стариков народными героями. Седьмой старик, в самом деле то ли горбатый, то ли временем согбенный, стоял рядом с кругом и отбивал ритм посохом, как опытный капельмейстер. Все что-то дружно пели гортанными хриплыми голосами.
Раздалась короткая очередь – только в два патрона. И следом за ней ещё три очереди – в три патрона. Первой хватило для того, чтобы перебить почти посредине клинок шашки и оставить старика с обломком в руках. После других очередей раздался звон выбитых стёкол в соседнем доме. «Славич» знал, как стрелять. А майор Голованов не знал другого человека, который мог бы выполнить эту задачу так успешно, поскольку шашка ни на секунду не застывала в руке, и попасть в неё даже из снайперской винтовки было затруднительно.
Старик с обломком оружия застыл, не сразу сообразив, что случилось. Другие, кажется, сообразили быстрее, и круг распался. Но не рассеялась толпа. Вперёд выступили женщины, более агрессивные, чем старики, и прижали детей к себе. Какая-то женщина вопила благим матом, показывая на свой, должно быть, дом с разбитыми стёклами.
И эта толпа, живущая единым настроением, единым порывом гнева, придвинулась к бывшим воротам, ставшим баррикадой. Сначала неуверенно, на несколько шагов, словно бы пробуя. И, не услышав встречных выстрелов, тут же двинулась дальше, уже быстрее и увереннее.
Но при этом толпа так и двигалась по другой стороне улицы, не выходя на дорогу. И несколько раз то одна, то другая женщина бросала взгляд в сторону въезда в село – не видно ли там других армейских машин. Настороженность среди местных жителей просматривалась очевидная, и требовалось пробудить большую ярость, чтобы эта настороженность уступила место возмущению. А потом, а потом всё должно пойти так, как и должно было пойти…
– «Славич»! Очередь над головами… – скомандовал майор. – Можешь ещё окно зацепить… Потом, как они двинутся, – бегом в дом… Не забудь испугаться…
– Я уже боюсь… – сказал старший лейтенант, поднимая автомат.
– «Пушкарь»… – теперь команда относилась к пулемётчику старшему прапорщику Киршину. – Приготовься… Смотри только, чтобы рикошетов не было…
– Земля не рикошетит… – отозвался Киршин. – Я их до газона могу подпустить…
– «Трёшкин», возьми пулемёт у стрелка Василия, подстрахуй «Пушкаря»…
– Понял… – с готовностью отозвался капитан Трегубенков.
Старший лейтенант Бахвалов меж тем начал стрелять с пояса, как только он один и мог стрелять – не прицеливаясь, тем не менее точно. Пули засвистели над головами толпы, и снова полетели стёкла из окон теперь уже другого дома.
Толпа дрогнула, колыхнулась, но секундная растерянность, как это часто случается, стремительно сменилась почти слепой яростью. И первой шагнула вперёд женщина, чьё лицо было полностью закрыто чёрным платком. Шагнула так, словно хотела собой остальных прикрыть, но остальные за ней двинулись.
Старший лейтенант дал ещё одну очередь над головами, шарахнулся вроде бы в сторону, потом оглянулся, ещё одну короткую очередь дал и побежал в дом. Он бежал так, как привык бежать под огнём противника, широко расставляя ноги и шаги делая не только вперёд, но и в стороны. Под огнём противника это был естественный бег, помогающий спрятаться от пули преследующего противника, а сейчас это походило на петляние убегающего зайца. Бахвалов достиг эффекта, которого добивался. Толпе показалось, что он испугался, и женщины, угрожая, подняли над головами кулаки.
Так женщины и баррикаду разобрали бы, и во двор бы вошли, если бы вдруг не заговорил пулемёт и не взрыхлил газон прямо под ногами у идущих. Старший прапорщик стрелял прицельно, но очень рискованно, как мог себе позволить стрелять только пулемётчик высокого класса. Только чуть-чуть бы рука дрогнула, и пули прошлись бы по ногам впереди идущих в толпе женщин и по детским ногам. Женщины это почувствовали и одновременно почувствовали решимость пулемётчика. И отступили… Только один горбатый старик с клюкой вышел из толпы. Вернее, он не вышел, он просто остался на месте, когда толпа отступила, и продолжал при этом своей клюкой грозить. Клюка тряслась в трясущейся руке, тряслась задранная кверху седая борода. Старик не боялся, что, конечно же, заслуживало уважения.
