схрон – один из полумифических складов, устроенных еще первыми поселенцами.
– Мы на него случайно наткнулись, – продолжал, захлебываясь от возбуждения, майор. – Нас и оставалось-то всего ничего, человек двадцать. А тут фрицы на самоходках давай нас из пулеметов поливать. Еле ушли. Я да Зинчук, капитан. Да еще парнишка один, Волотов его фамилия. По дороге богу душу отдал… От ран скончался. Сперва-то мы к Альбору пробирались, да слишком влево взяли. Там скалы, ущелья, поди разбери. Ну и вышли к горе. А там… чего только нет!
– Спросите его, есть ли там оружие. – Майор Громов стоял рядом и внимательно слушал.
– А оружие? – спросил Рогозин. – Есть там оружие? Боеприпасы? Фильтры для танков?
Власик засмеялся каким-то заливистым, истерическим смехом.
– Ты ничего не понял, полковник, – сказал он. – Здесь нет никакого оружия! Они не собирались воевать, те, что построили этот схрон. Знаешь, что я нашел в одном из контейнеров? Соски! Бутылочки для молока! Детские чепчики! Понимаешь? Говорю тебе, они не собирались воевать на Марсе. Они собирались строить города и рожать детей! Господи, какие же мы глупцы! Какие глупцы!
Тут уж Громов не выдержал, схватил микрофон:
– Что вы себе позволяете, майор? Немедленно прекратите это!
Власик отозвался:
– А это что еще за чучело? Полковник, что там у тебя за барышня?
– Это не чучело, – вспыхнул Громов. – И не барышня, как вы изволили выразиться. С вами говорит ваш замполит, майор Громов. С Земли, между прочим. Приказываю вам немедленно доложить боевую обстановку.
Власик захохотал.
– Мал ты еще приказывать майору Власику. Знаешь что, замполит, иди-ка ты в жопу со своими приказами. Эй, полковник, гони его в шею! Честно говорю. Одна морока с этими землянами. Эх, знать бы раньше!
Битва за кратер Дю Мартере продолжалась четыре дня. Четыре дня дивизия полковника Рогозина героически сдерживала натиск десятикратно превосходящего силами противника. Четыре дня подряд кратер поливали ионизирующим излучением, утюжили метеоритными атаками и пытались взять нахрапом. К исходу этого срока, в полночь, Рогозин получил приказ отходить в горы Ливия. Там дивизию ожидало переформирование, краткий отдых и переброска на север – в помощь генералу Рокожукову.
С тяжелым сердцем покидали они поле боя, засеянное обломками бронетехники и политое кровью товарищей.
А на рассвете в кратер вошли силы вермахта.
Двое в серых пропыленных скафандрах стояли на краю осыпавшейся траншеи, на восточном валу кратера, оглядывали оставленное русскими хозяйство. Один из них, низенький и толстенький, был майор ветеринарной службы, второй, высокий и сухой, – главный военный дирижер.
– Кто бы мог подумать, – сказал толстяк добродушно, – что у этих иванов было всего две батареи.
– Да, – густым басом ответил высокий, – никто.
Толстяк поковырял носком сапога бугорок, покрытый спекшейся коркой.
– Смотрите, Ганс, еще один русский офицер. Кажется, комиссар.
– Похоже на то, – сказал высокий, разглядывая золотые нашивки на обгоревшем клочке скафандра.
Толстяк смотрел на близкие горы Ливия.
– А все-таки признайте, – сказал он вдруг, – эти русские дрались, как настоящие герои. Что вы думаете, Ганс?
– Пожалуй, и тут вы правы, Дитер.
– А всё почему? – спросил толстяк и сам же ответил: – А всё потому, Ганс, что они слепо верят этой своей красной пропаганде о бессмертном Сталине. Чудаки, ей-богу! Им, беднягам, и невдомек, что Сталин уж лет сто как помер.
– Они об этом даже и не догадываются, Дитер.
