Пол скомкал свой монолог о достоинствах ежегодной ренты и, извинившись, отбыл в туалет.
— Я так рада нашей встрече, — сказала дочь.
— Я тоже, — ответил Пфефферкорн.
В ресторанах он не обедал и впредь не собирался. Начать с того, что здесь похабно высокие цены, несоизмеримые с величиной порций. Пфефферкорн долго изучал меню, тщетно выискивая блюдо без загадочных ингредиентов. Потом смутил дочь тем, что устроил официанту допрос об особенностях какой-то рыбы. С объяснениями влез Пол: мол, с недавних пор эта рыба весьма популярна благодаря своей жизнестойкости. Пфефферкорн заказал стейк из вырезки. Подали нечто в форме ленты Мёбиуса.
— Что хороню в здешних десертах, — сказала дочь, — они не сладкие.
— Разве сладкому не полагается быть сладким?
— Уф, папа. Ты же понял.
— Ей-богу, нет.
— Не
— А-а…
Дочь отложила десертное меню.
— Как ты?
— Превосходно.
— Переживаешь?
— В смысле, из-за Билла? Нет, ничего.
Дочь взяла его за руку:
— Искренне сочувствую.
Пфефферкорн пожал плечами:
— В моем возрасте все иначе.
— Ты вовсе не старый.
— Да нет, я к тому, что в какой-то момент осознаешь — большая часть жизни позади.
— Давай не будем об этом.
— Давай не будем.
— Это угнетает, — сказала она. — А мы вроде как празднуем мою помолвку.
Так ведь сама ж начала, разве нет?
— Ты права. Извини.
Дочь откинулась на стуле и скрестила руки.
— Милая. Пожалуйста, не плачь.
— Я не плачу. — Она отерла глаза.
— Я не хотел.
— Знаю. — Дочь опять взяла его руку. — Значит, Пол тебе нравится.
— Я покорен, — солгал Пфефферкорн.
Дочь улыбнулась.
— Не знаю, что вы решили насчет свадьбы, — сказал он, — но я бы хотел внести свою лепту.
— Ой, пап. Очень мило, но это лишнее. Уже обо всем позаботились.
— Прошу тебя. Ты моя дочь. Могу я поучаствовать?
— Родные Пола уже сказали, что помогут.
— Я тоже хочу помочь.
Дочь поморщилась:
— Но… все уже сделано, правда.
Отказывает из жалости, понял Пфефферкорн.
Оба знали, что у него нет денег на свадьбу. Интересно, что подразумевало его желание «поучаствовать»? Что он может? Парковать машины гостей? Отказ дочери и собственная беспомощность были унизительны. Пфефферкорн вперил взгляд в сцепленные пальцы. Повисло молчание.