и гибкий, закутанный в плащ.
– Напомни мне, Красс, какое преступление совершил этот человек? – хмуро спросил Одоакр.
– Он самовольно покинул войско, – спокойно ответил префект.
Фигура у его левого плеча невольно вздрогнула.
– Дезертир, – бросил лысый.
– Нет. Не думаю. По его словам, парню показалось подозрительным, что сестра Публия едет одна в сопровождении столь малого отряда по такой неспокойной местности, где совсем недавно шли бои. Он решил проследить за госпожой Пробой и божьей волей открыл заговор. О котором немедленно известил меня.
Молодой мужчина, стоявший рядом с префектом, откинул капюшон накидки, и Йонард увидел осунувшееся лицо Манура. Как оказалось, парень был вполне жив. Да еще стал героем… Может быть, и награду получит. Если только лысый пес императора не решит, что лучше бы парня казнить как дезертира.
– Сестра твоя тоже умышляла против Императора? – сурово спросил Одоакр.
Человек, оказавшийся Публием, вскинул голову.
– Ни единым духом. Сестра моя везла письма, не зная, что она везет, лишь выполняя мою просьбу.
– Тогда почему госпожа Проба оказалась здесь в столь неурочный час?
– Она просто принесла нам вино. Я не хотел будить слуг.
Услышав, как брат берет всю вину на себя, явно выгораживая ее, Проба вздернула подбородок, и без того никогда не смотревший вниз, и в упор посмотрела на Манура.
– Тебе было недостаточно того, чем я расплатилась с тобой за молчание, грязный варвар? Ты захотел получить десятую часть богатств нашей семьи?
– Молчи, Проба, – ахнул брат, – ты себя погубишь.
– Так что с того? Разве не погибли уже честь и достоинство Рима, честь семьи и твоя? Что еще осталось у нас такого, что было бы жалко потерять? Жизнь? В нашем положении за нее не стал бы цепляться и последний бездомный босяк, если только он римлянин.
– Сестра лжет, – быстро сказал Публий, – она не хочет оставлять меня одного перед судом императора. Я готов поклясться на кресте, что она – чиста и ни в чем не повинна.
– Лжет Публий, – подал голос сидевший справа второй мужчина, который до этого момента сохранял молчание. Все, кроме воинов, повернулись к нему, – Он пытается выгородить Пробу. Она с самого начала была с нами, перевозила все письма и драгоценности в дар варварским царям…
– Берем всех? – полувопросительно произнес префект, почти не сомневаясь в решении лысого. – Палач разберется, кто из них в чем виновен.
Но Одоакр не спешил. Он еще раз обвел глазами компанию за большим, мраморным столом, пойманную «на горячем» глубокой ночью.
– Для императора было бы лучше, если бы госпожа Проба оказалась невиновной, – промолвил он тихо, словно размышляя вслух, – она просватана за его брата. Заговор не мог пустить корни в императорском доме, это было бы слишком даже для нынешних, воистину страшных времен.
Манур переминался с ноги на ногу и явно желал оказаться где-нибудь подальше отсюда, например, в какой-нибудь жаркой стычке с дикими племенами, где на одного легионера приходится по двадцать нападающих. Парень как в воду глядел. Одоакр обратил свой пристальный взгляд на него. Если Манур и хотел провалиться сквозь землю, то момент был явно упущен. Лысый пес императора славился тем, что нужных ему людей мог достать даже из-под земли.
– Что тебе известно о роли госпожи Пробы в заговоре против Императора? – спросил он, – подумай как следует. От твоих слов будет зависеть твоя жизнь и судьба.
Намек был более чем прозрачен. Лысый не хотел забирать девушку. Не хотел так сильно, что рискнул показаться при почти двух десятках свидетелей глупым или пристрастным, лишь бы эту ночь Проба провела под крышей отчего дома. Что с ней будет дальше, Йонард не обольщался. Яд, действие которого можно выдать за редкую болезнь, был, пожалуй, самым мягким вариантом. Сейчас Манур скажет то, что так желал услышать лысый, и все закончится.
– Она виновна, господин Одоакр, – выдохнул Манур. – Она была с ними. Когда я открыл заговор, она попыталась купить мое молчание. Она… стала моей любовницей. Чтобы я ничего не сказал.
– Глупец, – сквозь зубы бросил Публий.
В глубине души Йонард был с ним совершенно согласен.
– Этот человек куплен, – громко произнес патриций, – Проба невиновна ни в измене императору, ни в измене его брату. Она чиста, клянусь спасением души.
– Берем всех? – повторил префект.
На выходе Йонарда, малость ошарашенного всем увиденным и услышанным, вдруг придержал за руку сам префект.
– Я слышал от твоего десятника, что ты отважный воин.
– Как и всякий в легионе, – так же вполголоса ответил Йонард. Разговор явно не предназначался для посторонних ушей, он, в отличие от глуповатого и тщеславного Манура, понял это сразу.
– Если Проба не доедет до императорского дворца, будешь старшим по палатке…
– Побег? Или…
– На твое усмотрение, воин, – бросил префект и как-то сразу отдалился.
* * *Все, включая слуг-погонщиков, неторопливо покачивались в такт размеренной поступи величественных и погруженных в себя двугорбых верблюдов. Йонард не любил путешествовать на этих непредсказуемых зверях. Он знал, что опытные погонщики могут определить характер зверя уже по тому, как он чешет задней ногой за ухом, хотя ему никак не удавалось посмотреть, когда и как верблюды это делают. Наверняка именно поэтому ему всегда и попадались такие норовистые упрямцы, что можно было заподозрить в их родне ишаков. Зверь – тонконогий жеребец чрезвычайно редкой, игреневой масти – был куда понятнее и проще. Они сразу поладили, несмотря на то, что Йонард не слишком хорошо обошелся с его бывшим хозяином – приколол его к горячему песку коротким копьем. Впрочем, Йонард всегда ладил с благородными животными. Ехать рядом с Ашадом было весело, поучительно, но опасно. Его «скакун» плевался. Причем, плевался по всякому поводу и даже без. Видно, так относился к жизни. Вот и сейчас, подтверждая сказанное им по поводу цены на красотку, Йонард сплюнул налево, а так как ехал справа от Ашада, то, выходит, сплюнул под ноги его верблюду. Тот в свою очередь не остался безучастным к разговору и тоже сплюнул, повернув голову, чтобы лучше слышать. И вся жижа полупереваренной колючки попала прямо на новый зеленый халат Йонарда.
Халат этот был варвару особо дорог. Он выторговал его на базаре в Ашкелоне даже не за полцены, а за пятую часть. Происшествие было невероятное и вызывало законное недоверие у всех, кому Йонард пытался о нем поведать. В науке исчисления варвар был далеко не так силен, как торговец, но знаменитое северное упрямство сослужило ему хорошую службу, и Йонард взял торговца измором. Несколько раз он махал рукой и уходил. На весь базар призывал посмотреть на «паршивый товар этого паршивца». И вовсе не потому, что Йонарду так нужен был этот халат. Нет. Он прекрасно обходился рубахой и штанами из плотной ткани да теплой накидкой в непогоду. Просто, выйдя из кабачка, где праздновали окончание очередного удачного путешествия, Йонард обнаружил у себя в кармане одну, невесть как уцелевшую мелкую серебряную монетку и тут же поспорил с приятелями, что купит на нее… Тут он на миг задумался, и его блуждающий взгляд остановился на разноцветной груде халатов. Продавец, обрадованный поначалу такому вниманию к своему товару, уразумел вскоре, что над ним смеются. Не мог же, в самом деле, этот здоровенный и по виду неглупый парень всерьез предлагать за прекрасный новый халат эту монету сомнительной стоимости, и, похоже, с обрезанными краями. Но из-за спины покупателя то и дело выглядывало короткое копье, и тогда
