— Ты ответил, — продолжила я вслух свою мысль, — что со временем перестал чувствовать разницу.
— Ты задала не тот вопрос. Ты спросила: вы, наверное, католик? Нет, я не католик, не православный, не протестант, не копт, не христианин, не мусульманин, не буддист. Я дитя Бога, сын Царя Царей[11]->->.
Он в самом деле это сказал? Я не ослышалась? На своем веку я повидала немало образованных людей, но далеко не каждый цитировал Рама-кришну.
Зеленые глаза его искрились, губы подрагивали от сдерживаемого смеха. Он видел, что его признание ошеломило меня, и остался ужасно доволен.
— Я не одинок в своих убеждениях, Элена. Доктор Карл Меннингер отмечает, что хотя еврейских раввинов, протестантских и католических священников в теоретических расхождениях по общим вопросам иногда еще можно примирить, то когда они начинают говорить о правилах и принципах достижения вечной жизни, их взгляды безнадежно расходятся. «До этого момента программа безукоризненна, — пишет доктор Меннингер, — но если никто определенно не знает, каковы правила и принципы, все превращается в абсурд». Ответом на это, безусловно, является сказанное Рама-кришной: «Бог создал различные религии для того, чтобы удовлетворить требования различных людей, стремящихся к Богу. Все учения — это лишь множество путей; но путь ни в коей мере не есть Сам Бог. Воистину, человек может прийти к Богу, если будет следовать по любому пути с искренней приверженностью. Пирожное с сахарной глазурью можно есть, начиная как спереди, так и сбоку. В любом случае вкус его будет сладок».
Нейл рисует, пристроившись, по своему обыкновению, на каких-то стесанных ступенях, я же, набросив на плечи длинный шелковый шарф, вступаю под своды монастырского кафоликона. Здесь традиционно два алтаря: слева — Преображения Господня, справа — Святых Константина и Елены. Ставлю свечки, шепчу бессвязные и совершенно неподобающие случаю слова и отступаю к выходу. Православная христианка из меня как из дерьма пуля. Чего-то мне для этого не хватает, чего-то весьма важного…
Братские корпуса, несмотря на частичную реставрацию, предпринятую в XVIII веке, считаются самой древней частью обители. В левом углу двора — руины винного погреба, служившего пороховым складом и взорванного 9 ноября 1866 года. Благодаря этому событию, как доложил мне Нейл, монастырь Аркади стал символом борьбы критского народа за независимость, и его изображение даже поместили на банкноты достоинством в сто драхм.
Двое туристов фотографируются возле корявого обугленного ствола дерева, безмолвного свидетеля тех трагических событий. Если бы защитники монастыря могли предположить… впрочем, это уже праздные размышления, не заслуживающие упоминания.
Я медленно иду по длинной крытой галерее: с одной стороны расположены двери в кельи монахов, с другой — многочисленные арочные проемы, в каждом красуется керамический горшок с цветущей геранью. Греки просто обожают герань, и она, в свою очередь, чувствует себя здесь весьма неплохо. Мне попадались кусты в человеческий рост.
Любопытная деталь: при определенном ракурсе оштукатуренные, местами облупленные стены цвета песчаника кажутся розовыми. Причуды ли освещения тому виной, или специальные добавки к штукатурке, в любом случае выглядит это потрясающе.
Слегка ссутулившись, то и дело отбрасывая со лба длинную челку, Нейл рисует фасад кафоликона, а я наблюдаю за ним с лестницы, ведущей в помещение музея.
Фасад со сдвоенными колоннами, классическими порталами, двойным фронтоном с резными рельефами и доминирующей над всем этим двухъярусной звонницей в три звона очень хорош. В отличие от других построек монастырского ансамбля кафоликон не пострадал в результате взрыва, поэтому за всю историю своего существования ни разу не подвергался серьезной реставрации. Фактически он сохранился в первозданном виде — с конца XVI века до наших дней.
Что же касается тех, кто не отверг зов, — первый, с кем им предстоит встретиться на их героическом пути, представляет собой фигуру защитника, призванного снабдить их неким волшебным средством против несокрушимой силы драконов, адских псов и прочих стражей порога…
Повсюду, где мне встречается знак креста, это именно равносторонний крест — такой, как в усыпальнице. Я уже обратила внимание на то, что и Нейл носит на шее точно такой же крест, но все никак не могла выбрать подходящий момент, чтобы выяснить почему.
«Ты слишком много думаешь, дорогая, — любит повторять моя матушка, — дай голове отдохнуть». Но, поверьте, моей бедной голове не до отдыха, когда со мной этот парень. Как мы здесь оказались?.. Почему мы вместе?..
В сказке это может быть маленький лесной человечек, некий чародей, отшельник, пастух или кузнец, явившийся для того, чтобы дать амулет или совет, которые требуются герою. Более высокоразвитые мифологии предоставляют эту роль возвышенному образу наставника, учителя, паромщика, проводника душ в потусторонний мир.
—Можно взглянуть? — спрашиваю я, останавливаясь в двух шагах, чтобы у него была возможность ответить и «да», и «нет».
Видно, что он устал, отсидел себе все места и в принципе не прочь размяться. Он протягивает мне папку:
— Пожалуйста.
Присев на ступеньку, я начинаю перебирать их — рисунки, выполненные простым карандашом на плотной бумаге, — и чувствую, как волосы встают дыбом. Его рисунки… О нет, это не пижонство и не развлечение. Это работа настоящего профессионала, это кровь и пот (линия, оживающая под карандашом, фантазмы, прорастающие из обыденной реальности), это слезы гения.
— Боже! — только и сумела выдохнуть я. Покусывая травинку, он наблюдает за сменой выражений моего лица.
— Тебе правда нравится?
— Не то слово. Ты мастер. А маслом ты пишешь?
— Иногда.
— Твои работы продаются?
— Некоторые да, некоторые нет.
Он переносит на бумагу наш повседневный мир и населяет его мифологическими персонажами, питающими созидательную энергию человечества.
— Я бы посмотрела другие твои работы, если ты не против.
— Конечно. Никаких проблем. Сегодня, помнишь, мы собирались в Элефтерну, а завтра или в любой другой день…
Он готов показать мне свои работы. Привести меня в свой дом в Хора-Сфакион. Это несколько преждевременно и не совсем прилично, но с другой стороны… Почему бы и нет, Элена? Почему бы и нет?
Обороняющий и опасный, материнский и отцовский одновременно, этот сверхъестественный источник покровительства объединяет в себе все неопределенности бессознательного и таким образом оказывает поддержку нашей сознательной личности — поддержку другой, большей системы — но вместе с тем выражает и непостижимость проводника, за которым мы следуем с риском для всех наших рациональных представлений.
— О, я думал, ты знаешь, — роняет он в ответ на мой вопрос о кресте. — Квадратный крест, обычный, свастика или с крестами на концах, с незапамятных времен символизировал полноту власти. Этот крест, сам по себе или заключенный в круг, был главнейшим символом на минойском Крите и предназначался для Великой Богини и ее сына-Царя.
— Ты имеешь в виду богиню плодородия?
— Богиню-Мать: Рею-Кибелу, Тиамат, Исиду, Инанну, Иштар, Деметру. Ты не будешь записывать, нет? — Глаза его вспыхивают, как драгоценные камни. — Цереру, Кали, Керридвен…
— Достаточно, — произношу я тоном школьной учительницы. — Считай, тебе удалось произвести на меня впечатление. Серьга в левом ухе тоже символизирует полноту власти? Или сознание собственного величия? А браслет на руке?
— Тебе не нравятся мужчины, которые грешат пристрастием к ювелирным изделиям. — Он смеется, играя браслетом. — А я вот, представь, не могу себе отказать. Думаю, унаследовал это от своих ирландских предков.
Англичанин ирландского происхождения. Боже, ну и дела! И в то же время я отдаю себе отчет в том, что передо мной необычайно элегантный человек. Элегантный во всем — в мимике, движениях, манерах. Это качество у него врожденное, как форма черепа.
Обычно герой, которому является такой помощник, — один из тех, кто откликнулся на зов. Фактически зов — это первая весть о приближении этого инициирующего жреца. Но даже перед теми, кто явно ожесточил свои сердца, может предстать сверхъестественный заступник.
