Впрочем, завышенные требования — это не только влечение к незаслуженной награде; это и естественное тяготение самых чистых, самых детских слоев нашей души — тяготение к более совершенному человеку, который поможет и тебе стать более совершенным… И это вечное, но двоякое тяготение будет, наверно, всегда насыщать любовные поиски вечным и болезненным драматизмом…
Чувство находящее или делающее?
«А как быть с единственностью выбора? Как быть, если твой суженый живет где-нибудь на БАМе?» (Политехнический, июнь, 1979.)
«Надо ли ждать единственного? Ведь так можно оказаться в положении буриданова осла. По-моему, для каждого человека есть достаточное количество подходящих людей. Может быть, соединить свою жизнь с более или менее подходящим человеком и воспитывать свое чувство уже в браке?» (Московская область, Подлипки, Завокзальный клуб, октябрь, 1982.)
Вспомним: миф о единственном — только миф. Для каждого человека существует свой тип нравящихся — люди с каким-то особым (часто неясным) набором черт характера, внешности, поведения. Таких людей может быть много или мало, они могут встречаться редко или не очень редко, — все зависит здесь от того, ясны или размыты наши подсознательные идеалы, взыскательны они или невзыскательны.
Чем размытее наши идеалы, чем они проще, тем больше, видимо, круг людей, которые нам подходят; чем сложнее эти идеалы или чем капризнее, «акцентированнее», тем меньше круг подходящих… Но и среди тех, кто тебе подходит, могут быть подходящие средне, выше среднего и, наконец, редкостно, предельно. Таких, видимо, очень мало, и, когда они встречаются, у них и возникает ощущение, что они нашли свою единственную на земле половину…
«Не слишком ли вы расшатываете вековечные истины? Ведь еще с древности известно, что любовь — лучший искатель своей половины. Когда мужчина полюбил женщину, это значит, он нашел для себя самую подходящую из всех, — вернее, его чувства-детекторы, или, говоря по-вашему, чувства-ищейки нашли ее. А любовь, как говорим мы, химики, это самый сильный катализатор в реакции соединения двух душ. Преподаватель». (ДК МГУ, октябрь, 1983.)
Увы, очень многие думают, что раз человек полюбил, значит, его чувства нашли себе наилучшего человека. Это, к сожалению, еще один цветок на дереве романтического обожествления чувств. Любовь — чувство не находящее, а делающее, и в этом ее двоякость, ее мощь и ее немощь. Вернее, это чувство больше делающее, чем находящее, и она гораздо чаще создает из неполовин половины, чем находит готовые половины.
А еще вернее, есть, видимо, две любви: находящая — очень редкая сегодня, и делающая — более частая. Наши чувства, повторю это, чаще ошибаются, чем попадают в цель, особенно в юности: в это время чувства растут куда быстрее интуиции, и они правят человеком гораздо сильнее, чем интуиция. И как в яблочко попадают только лучшие стрелки, так и находящая любовь бывает, видимо, только у людей с сильной интуицией, глубоким надсознанием.
Обычное подсознание может и видеть, с кем стоило бы связать душу, и ошибаться в нем или полуугадывать. Как средние стрелки чаще попадают в средние цифры, а слабые промахиваются, так и большинство нынешних людей полупопадает в свою мишень или выстреливает мимо.
Их любовь, к сожалению, часто бывает плохой ищейкой, слабым чувством-детектором. Она чаще отыскивает не настоящий идеал, не лучшую для себя пару, а то, что ей только кажется лучшим.
Потому и выходит, что чаще всего мы идем в путь с не самым подходящим спутником и сами бываем ему больше попутчиком, чем спутником. Но, наверно, из-за этого не стоит отчаиваться. Любовь — чувство делающее, и это ее свойство как раз и несет в себе сильные надежды. Люди, мало подходящие друг другу, могут превратить себя если не в половинки, то хотя бы в полуполовинки друг для друга; и хотя этого мало для глубокого счастья, но вполне достаточно для нормальной, хорошей жизни…
Любовь и совместимость.
Культура выбора.
Нынешний выбор спутника жизни чаще всего строится на чувствах, влечениях. Но наши чувства и находят себе оазисы счастья, и принимают миражи за оазисы. Чем громче звучат фанфары чувств, тем больше они заглушают слабые флейты интуиции.
Потому-то выбирать спутника жизни и должен бы союз чувств и разума. У них противоположны сильные и слабые стороны, и их союз усиливает их силу и ослабляет слабости. Горячие влечения чувств уравновешивают холодное бесстрастие разума, а трезвость разума умеряет пылкую слепоту чувств.
Еще больше, наверно, дает триединый союз — чувств, разума и интуиции, — то есть сверхсознание, надстройка над согласной работой сознания и подсознания, чувств и воли. Синергия — со-энергия — этого тройного союза необыкновенно углубляет проницание в другого человека, и она может почти полностью спасать от ошибок выбора. К сожалению, на такой союз способны сегодня лишь очень немногие, а большинство может рассчитывать — в лучшем случае — только на единство чувств и разума…
Супружество становится сегодня в корне не таким, каким оно было еще полвека назад. Рождается совершенно новый исторический вид брака — супружество-содружество, многосторонний союз душ, тел, разумов, интересов, идеалов, принципов поведения. Но и сегодня мы выбираем супруга, как и в доличностные времена, повинуясь лишь одному голосу влечения. Подходят ли друг к другу наши главные свойства, уживутся ли они друг с другом, сумеют ли сомкнуть в «мы» два разных «я» — эту главную загадку выбора супруга мы чаще всего не решаем.
Вместо многостороннего подхода к многосторонней личности мы пользуемся подходом частичным, односторонним. Он вопиюще не совпадает с нынешним типом человека, переусложненного и переупрощенного, вопиюще не подходит самому характеру нынешнего брака.
Именно поэтому эмоциональный выбор часто соединяет между собой несовместимых или мало совместимых людей. Основа многих разводов (и еще чаще — несчастных браков) закладывается в сам момент брака — из-за докультуры в выборе спутника.
Теперешние перемены в человеке и в супружестве впервые, пожалуй, стали широко заметными в 60-е годы. С этого времени начала все чаще обнаруживать себя несовместимость у жены и мужа, все быстрее стали расти разводы и несчастные браки. За четверть века число ежегодных разводов подскочило у нас втрое — с 270 тысяч в начале шестидесятых годов до 930–950 тысяч в восьмидесятых[130].
Как выяснили социологи, в 70-е годы от двенадцатой части до трети всех разводящихся в наших больших городах прожили друг с другом меньше года — несколько месяцев, несколько недель. Очевидно, это были люди, которые сразу после свадьбы увидели свою несовместимость, а до свадьбы и не думали о ней. Очень многие, к сожалению, не умеют различать, совмещаются они друг с другом или не совмещаются; к тому же у нас нет психологической службы, которая помогала бы здесь людям, и все это ведет к гибели множество браков.
Потому и нужны тут два очень важных рычага помощи. Первый — всеобщее психологическое образование, которое должно бы стать одним из главных устоев школы и вуза. Воспитательная революция сделает, наверно, гуманитарные знания (психологию, социологию, этику, эстетику) основными школьными предметами. Эти знания гораздо больше дают личности человека и всей его жизни, чем точные науки. Точные науки готовят специалиста, работника, гуманитарные — человека, и в этом их уникальность, их первенство и главенство.
Впрочем, они готовят и специалиста. Сейчас начинается громадный революционный переворот — психологизация производства, управления, общественных отношений. Самые разные области жизни будут перестраиваться по законам человеческой психологии, и работник XXI века не сможет сделать и шага без психологических знаний[131].
Подготовка людей к их семейным и личным ролям станет, наверно, уже в 90-е годы одним из столпов воспитания. Надо только, чтобы нас учили не мертвым теоретическим знаниям, а живым, жизненно важным, и чтобы эти знания врастали в душу, делались интуицией…
