— Сегодня велю баню топить. Нельзя во вшивости нашей победить сильного. Мыться всем! Всем надеть лучшую одежду.
— Ну, а как же Аллая победить? — спросил Втор Катаев.
— Как помоетесь, скажу.
Тот день был для казаков жирный: прибежал под стены песец. Пока Дежнев говорил с казаками, Иван Беляна, сидевший на башне, крикнул:
— Семен, песец возле ворот гуляет.
Спотыкаясь от спешки, от слабости, Семен забежал на башню. Казаки прильнули к щелям тына. Песец почуял опасность и уходил в сторону юкагиров. Никто не стрелял. Лучшим стрелком был Семен, и нельзя ему было промазать.
— Далеко уже, — выдохнул за спиной Дежнева Беляна, и в тот же миг грянул выстрел. Песец закрутился на месте, упал, вскочил и лег замертво.
Втор Катаев отворил ворота и бросился к песцу. Он уже был совсем близко от зверя, когда от юкагиров с копьями побежали к русскому самые молодые и быстрые воины Аллая.
Втор схватил песца за хвост, потянул и упал. Не в силах расстаться с добычей, засучил ногами по земле, словно она была ледяная, пополз на четвереньках. Вскочил, наконец, и бог знает от каких сил, побежал вдруг так, словно не было осады, не было голода, словно бежал налегке.
А песец тяжел был для голодного человека, больно долго воевал Втор без роздыху. И когда он вбежал в ворота, за ним ворвались храбрые юкагиры. Их было человек двадцать, но они были лучшими воинами Аллая, и Аллай был с ними.
За этим отрядом шли в бой главные силы юкагиров, и Дежнев понял: не сумеют казаки закрыть ворота — конец. Отвлекая на себя Аллая и его воинов, а все они знали, что Семен у русских начальник, побежал он по Нижнеколымску, и юкагиры погнались за ним. Уж почему — так бог знает, принесли его ноги к дому. Здесь он повернулся лицом к врагу, поднял пистолет — и рухнул: Аллай выстрелил в него из лука.
Стрела пробила шлем и вошла в голову. Стреляли юкагиры стрелами из кости лося, только один Аллай бил железными стрелами, и пришлась его стрела на долю Дежнева.
От радости подпрыгнул Аллай, бросил в сторону лук, подхватил правой рукой копье, побежал добить Семена. И вдруг крикнули ему:
— Стой!
Успел Аллай увидеть: на крыльце русского дома якутская женщина, в руках у женщины лук. Свистнула, как приятель, стрела и вошла в горло, предательница. Упал тойон. Попятились в страхе юкагиры, а тут ударили на них сзади казаки да аманаты, и ни один юкагир не вырвался из крепости. Оборонять тын было тяжко, слишком мало казаков осталось возле него, слишком много юкагиров рвалось в Нижнеколымск, но когда бросили им через стену тело Аллая, угомонились, отошли.
Из высокой небесной тьмы упала на Семена белая звезда. Она летела к нему, летела, а когда упала ему на голову, тьма отошла, и Семен увидел чернобровое лицо Сичю, а потом стены своей избы и казаков вокруг лавки.
— Отошел? — спросил Беляна.
— Отошел.
Почуял Семен, что ласкает его Сичю своими теплыми руками, застеснялся, нахмурился.
— Погоди, Сичю.
Глядит Семен, казаки лицами побелели, помылись в бане, видать, кафтаны на них свежие, новые.
— Спасибо, — сказал казакам Семен. — Спасибо, что послушали меня. Ушли юкагиры, нет?
— За стенами. Шум у них стоит, а не ушли.
— Как Аллая-то прогнали?
— Нет Аллая. Твоя Сичю кончила его. Если бы не она, не было бы у нас с тобой разговору, да и нас, должно быть, тоже не было.
— Спасибо тебе, Сичю, — Семен улыбнулся, поискал ее глазами, а женщины и след простыл, на улицу убежала.
— Тело-то где Аллая? — спросил Семен.
— Лезли через тын шибко. Бросили им.
— Зря. Выкуп за него надо было взять. Едой.
— Какой там выкуп! Не брось мы его, не удержали бы острожка.
— Ну, воля божья… С песцом-то как сделали?
Ответил опять Иван Беляна:
— Сало его вонючее аманатам отдали, а тушку еще не делили. Эх, Семен, не жена у тебя — чистый алмаз. Здоровенную ворону подстрелила.
— Слушай, Беляна, Втор-то живой?
— Помер. Копье сквозь сердце прошло.
— А раненых много?
— Шибко один ты, остальные ничего, на ногах. Аманата еще убили.
— Сколько же всего-то нас теперь, в остроге-то? Голова кружится, скажи.
— С тобой четырнадцать казаков, шестнадцать аманатов осталось, десять баб якутских да одна моя, Настя. Всего-то, значит, сорок человек и один.
— Вот что, Иван. Ставьте общий котел, варите песца и ворону тоже. Поделите всем поровну, по скольку себе возьмете, по стольку и аманатам дадите. При них мясо дели, по-честному. Да воды побольше налейте в котел, вода будет жирная, она не хуже мяса живот накормит и согреет. Кости же соберите. Их раза три можно варить с пользой.
Беляна было заворчал, но Семен остановил его.
— Аманатов, Иван, нельзя обижать. Они верны нам. Без них плохо было бы, а изменят если — совсем никуда. Без аманатов не разогнать нам Аллаево войско. А не разгоним сегодня, завтра не разгоним и никогда уже не разгоним.
Замолчал, собираясь с силами.
— Слушай меня, Беляна. Надумал я бой с юкагирами. Сколько лодок у юкагиров на реке?
— Много. С двадцать не будет, пожалуй, а много.
— Уходить надо из острога. Накормишь людей, чтоб сила в них вернулась, и пойдем на юкагиров. Сделаем так. Я с тремя казаками встану перед воротами.
— Семен…
Дежнев сердито отмахнулся.
— Молчи, Беляна, слушай. Я с тремя казаками встану перед воротами, со мной пойдут четверо самых верных аманатов и все одиннадцать баб. Баб надо одеть в мужское, луки им всем раздай да рогатины. Ты возьмешь восемь казаков да сам девятый будешь. Когда они на меня ударят, ты на них с левого бока навалишься и гони от реки. А как погонишь, все мои бабы, аманаты и казаки побегут к реке на те юкагирские лодки.
— А что, если они за ними погонятся, в спину-то легче бить?
— Вот тут мы и пустим с правого бока всю дюжину аманатов да с ними двух казаков. А все они пусть возьмут шесты, шесты те намажут смолой, зажгут и со страшным криком — на юкагиров. Все добрые пищали я возьму себе. Пока бабы будут бежать к лодкам, пока вы с двух сторон будете бить Аллаевых воинов, я по ним из середины палить буду. А случится если — побегут юкагиры, тогда тех казаков и аманатов, что с бабами будут к лодкам бежать, заворачивай на ворогов и гони.
— Семен, а ты-то как?
— Мне, Беляна, бежать от Нижнеколымска нельзя. Я тут за хозяина, и ноги у меня сегодня не умеют бегать.
Юкагиры шли на острожек всеми силами. Шли медленно и грозно, шли в молчании, мстить за своего тойона и великого воина Аллая. Их шествие было неотвратимым, как смерть. Ничто не могло остановить этот скупой на жесты, беспощадный гнев, ничто не могло ускользнуть с их дороги.
И вдруг ворота острожка распахнулись, и навстречу юкагирам выбежал казачий отряд. Отряд поставил перед собой шесть бердышей, а на бердыши оперлись черноглазые пищали. К пищалям подвели под руки русского начальника. Голова перевязана, белая рубаха, красные штаны.
Велика была ярость юкагиров, но они были воины, и передние пошли тише. Ни разу еще русские не выходили из-за стен на открытый бой, было над чем призадуматься.
Русский начальник поглядел, закрываясь ладонью, на воинов Аллая и наклонился над пищалью. Затрепетали храбрые сердца юкагиров, они шли еще вперед, но знали: вспыхнет через миг молния, и кто-то из них упадет, и кровь окрасит зеленые мхи.
Молния грянула, и юкагир в центре упал, и полилась кровь на зеленые мхи. Полыхнула еще одна молния — и упал другой воин, и еще четыре раза русские злые духи нападали на юкагиров и забирали их жизни в другой мир.
Остановилось Аллаево войско в замешательстве. Полетели в русских стрелы, а русские пустили свои стрелы! Русские стрелы были с железными наконечниками. Юкагиры подбирали их и отсылали назад.
Казаки успели перезарядить пищали, но юкагиры подошли совсем близко, и плохо пришлось бы Семену, если бы не Беляна.
Он ударил вовремя, сначала из пищалей, а потом с рогатинами в руках пошел на юкагиров слева, и они, отхлынув от Семена, поворотились к нему.
