Каково же было его удивление, когда он увидел огромную очередь, действительно огромную, словно к армейской кухне в голодные берлинские дни. Но, даже заметив граммофонные пластинки в руках каждого стоявшего в очереди, полковник не сразу сообразил, что воплощается в жизнь его распоряжение, отданное просто так, от скуки, на всякий случай.
Ну, брат ты мой, вот тебе и дисциплинированные немцы! Нет, что ни говори, при подобных обстоятельствах ни в Москве, ни в другом советском городе не могло случиться такого. Ну, парочка пластинок, десяток. А ведь здесь целая фонотека! Как же расплачиваться за это богатство? Репарация роялей и арф не требовала денежного возмещения. Но здесь ведь имущество частных лиц.
Проблема решилась сама собой. Частные лица не требовали денег. Упаси Господь! Только справочку. Документ о том, что в условиях нацистского режима фрау или господин не подчинились приказу властей и сохранили запрещенные пластинки, чем выразили протест нацизму. Справочка эта лучше устных свидетельских показаний при денацификации или при других обстоятельствах, которые, кто его знает! могут возникнуть.
Полковник был счастлив. Он едва успевал подписывать справки, наслаждаясь только что полученным скрипичным концертом Мендельсона в гениальном исполнении Яши Хейфеца.
Да, но какое отношение все это имеет к моим шлепанцам?
Вы обратили внимание на то, что я не назвал ни одного имени? Ни старого сапожника-еврея. Ему уже не страшны разоблачения, потому что даже надгробный камень с его могилы по приказу Киевского горсовета был использован на строительные нужды, так как само еврейское кладбище за ненадобностью по приказу того же горсовета пошло под застройку. Не назвал я старшего зятя сапожника, которому в свое время, кроме всяких экономических нарушений, можно было инкриминировать сионизм. Но и ему уже не грозит карающий меч победившего пролетариата, так как он по вызову из Израиля уехал в США, где его имя, названное мною, ничего не прибавит, когда его будут судить за экономические нарушения. Не назвал я имен студентов консерватории, повинных в недостойной антисоветской болтовне. Некоторые из них уже давно выдающиеся артисты. Есть и депутат Верховного Совета. А один из них даже добрался до верхов в ЦК родной коммунистической партии, где во всю силу своего верноподданного голоса громит украин ских националистов вкупе с сионистами. Не назвал я имени бывшего директора дома грамзаписи, ставшего бывшим полковником, чтобы потом стать бывшим директором фирмы 'Мелодия'. Он честно выполнял обязанности, возложенные на него партией и правительством и сейчас честно наслаждается заслуженным отдыхом, а я честно завидую ему, обладателю уникальной фонотеки, в которой содержится кое-что из гениально добытого в Берлине. Есть у него и не очень музыкальные вещицы той поры, но это уже не предмет моей зависти. Нет, я не назвал ни единого имени.
Только сейчас, непосредственно приближаясь к моим шлепанцам, я вынужден упомянуть товарища Ворошилова. Да! Доблестного маршала Климента Ефремовича Ворошилова. В ту пору он служил Верховным Оккупационным Комиссаром Советского командования в Австрии. Вы, вероятно, забыли, что у Австрии тоже было рыльце в пушку (я даже сказал бы не рыльце, а рыло, а еще вернее -пасть), что она еще не стала нейтральным государством, а Вена в значительно меньшей мере, чем сегодня, служила перевалочной базой для неблагодарных евреев, покидающих на произвол судьбы свою географическую родину. Она как-то в большей мере служила перевалочной базой для фашистских преступников, благополучно здравствующих ныне под крылышком демократических правительств, обвиняющих Израиль в нарушении прав человека.
Да, но ближе к моим шлепанцам или к маршалу К.Е.Ворошилову. Без него нам не добраться до моих шлепанцев.
Не думаю, что ему были известны антисоветские разговорчики киевских консерваторийцев. Но кто-то из маршальского окружения намекнул, что в Киеве ужасные разрушения и не мешало бы что-нибудь из репараций, полученных у Австрии, подбросить разграбленной Украине. Вероятно, Климент Ефремович не забывал, что он родом из краев, находящихся на территории Украины.
Когда инициативный, исполнительный и умелый полковник, очистив Берлин, приехал в Вену, ему пришлось пережить несколько неприятных минут, часов и дней по поводу одного весьма деликатного мероприятия. В Берлине полковник был суверенным музыкальным начальником. Но в музыкальной Вене, на его беду, музыкой занялся маршал. А в табеле о рангах, как известно, маршал несколько выше полковника.
Так вот, о деликатном мероприятии. Старинный орган собора святого Стефана был предметом вожделения полковника дома грамзаписей. Он еще не очень ясно представлял себе, где в Москве найдется место для гигантского органа. Но он ясно представлял себе, что орган необходимо репарировать.
Климент Ефремович, как выяснилось, вообще не знал, что такое – орган. Он даже несколько пришел в замешательство, впервые не услышав, а увидев это слово без ударения. Он даже удивился интеллигентности своих подчиненных, которые не употребили привычный вариант из трех букв, или, в лучшем случае, какой-нибудь замысловатый медицинский термин, а дипломатично и коротко написали 'орган'. Правда, есть у нас и карательные органы, но это уже другая музыка.
Главное – существует штука, подлежащая репарации, а лапу на нее наложил не московский министр, даже не какой-нибудь паршивенький генерал из министерства танковой промышленности, а всего лишь полковник из министерства культуры. Маршал обрадовался, что может подарить эту штуку своим землякам, чем не должен навлечь на себя гнев Хозяина, и без того не жалующего маршала. Не знаю, как предполагал Климент Ефремович устроить орган собора святого Стефана в Киеве.
Полковник действительно был личностью незаурядной, если сумел пробиться на прием к маршалу. Стоя по стойке смирно (маршал с неудовольствием обратил внимание на отсутствие строевой выправки), он пытался убедить товарища Ворошилова в том, что даже в Москве нет помещения для такого огромного органа. Но аргумент оказался контраргументом: если в Москве нет помещения, значит отправим в Киев.
Так предварительно была решена судьба органа собора святого Стефана. Затем началось техническое воплощение предварительного решения.
Стоит ли утомлять вас подробностями, неизбежными, когда речь идет о техническом воплощении? Тем более, что уже упоминалось о слезах при расставании с предпоследней челестой в берлинском радиоцентре. И все-таки -как горько плакали в Вене. Плакали музыканты. Плакали любители органной музыки. Плакали добрые католики. Плакал старый органный мастер, и редкие слезы падали на еловые дощечки воздуховода. Каждую дощечку он помечал мелом – верх, низ, правая сторона, левая сторона. Чтобы, не дай Бог, не перепутали при монтаже. Чтобы не изменился проверенный столетиями поток воздуха – основа божественного звучания органа. Каждая трубка – от самой маленькой до огромных труб басового регистра – бережно укутывалась в новое шинельное сукно и с тысячами предосторожностей укладывалась в специально изготовленные ящики. Мануалы и педали упаковывались с такой тщательностью, которой не удостаивался севрский фарфор.
Венцы отрывали от своего кровоточащего сердца орган собора святого Стефана, но они не могли допустить мысли, что после монтажа изменится звучание волшебного инструмента, столько столетий служившего Богу и просветлявшего человеческие души.
С особой предосторожностью мастера упаковали шестьдесят пар мехов из старинной телячьей кожи. Меха органа – легкие музыканта! Не простудить их. Не сжать больше меры. Не деформировать.
Венцы отдавали Киеву орган собора святого Стефана. Репарация. Жалкая компенсация за то, чему еще нет названия. Бабьий яр. Австрия прочно приложила к этому свою руку. Что уж там уничтоженные дома и заводы, стертые с лица земли архитектурные ценности, разграбленные галереи. Разве идет это в сравнение с безвинными жертвами Бабьего яра?
Правда, венцы не знали, что уничтоженные в Бабьем яру нужны сейчас Киеву не больше, чем Вене маршал К.Е.Ворошилов. Чувство вины и боязнь наказания в какой-то мере помогли венцам пережить печальные минуты, когда тяжело груженные 'студебеккеры', как траурный кортеж, медленно отошли от древних стен собора святого Стефана.
Однажды в мартовское ненастье на военных 'студебеккерах' в захламленный двор у Сенного базара привезли множество ящиков разной величины – от обычных полутораметровых до просто огромных. Солдаты свалили их в грязный талый снег и укатили. Никого из студентов не заинтересовало, что могут вмещать эти странные ящики. Но мы-то уже знаем, что в ящиках был орган собора святого Стефана.
А на Крещатике потихоньку строилась консерватория. Со двора у Сенного базара туда время от времени
