– В окно! В окно прыгнул, гад! – завопил опомнившийся Петров и, оттолкнув едва удержавшегося на ногах Фролова, бросился в гостиную.
Милиционер не ошибся: вбежав, увидел, что окно разбито, а ветхая рама с торчащими наружу осколками раскачивается взад- вперёд. В комнате резко пахло водкой: на полу валялась разбитая бутылка, вокруг которой споро расползалось вонючее пятно. За столом, не шевелясь, сидела полная темноволосая баба, видимо, супруга душегуба, а в углу стоял темноволосый мальчишка.
При появлении Петрова женщина широко распахнула глаза и заголосила:
– Товарищи милиционеры! Слава богу! Это всё он, он, окаянный, Колька! Сволочь, подлец, ненавижу…
– Молчи, дура! – рявкнул Комаров. – Где он?!
– Ненавижу…
Из кухни – там был устроен чёрный ход – появились милиционеры, недоуменные и обескураженные.
– Вы его спугнули? – накинулся на них Комаров. – Он вас увидел?
– Потом будем разбираться, кто кого спугнул! – Петров бросился к окну. – Потом!
Надо было торопиться, пока Яковенко не затерялся в вечерних сумерках.
К счастью, прыть душегуба сыграла с ним злую шутку: выбив окно, он порезался об острые осколки и теперь оставлял за собой кровавый след, отменно видимый на белом рыхлом снегу. И ведь догадайся Яковенко распахнуть раму, а не переть напролом, не оцарапался бы и преспокойно скрылся в хитросплетениях ростовских улочек.
«Надо, надо догнать!» – думал Петров.
Он мчался, не жалея ни ног, ни сапог, будто от успеха погони зависела его жизнь. Но в тот день, увы, стать героем не свезло: свернув за угол, Егор обнаружил, что след обрывается прямо посреди заснеженной улицы. Он так и застыл перед последним кровавым пятном, и набравший ход Фролов едва не сбил его с ног.
– Ванька, ну! – возмутился Петров, зло сверкнув глазами.
Орал он скорее для острастки, крайне раздосадованный тем, что они столь бездарно упустили беглеца.
– Прости, Егор, – потупился Фролов.
– Да толку с извинений?! – раздражённо отмахнулся Петров. – Вона, душегуба упустили!
– Ну а что мы, Егор? Мы ж бежали, как могли…
– Ну да, бежали…
Яковенко, судя по всему, на чём-то уехал, иначе как можно объяснить, почему след обрывается посреди улицы? Скорее всего, случайного извозчика поймал, можно сказать – повезло. Куда уехал? Об этом следовало расспросить его благоверную.
Когда расстроенные милиционеры вернулись в дом, Комаров, нужно отдать ему должное, понял всё с одного взгляда и ругать подчинённых не стал. Поморщился, повернулся к женщине – она по-прежнему сидела за столом – и жёстко спросил:
– Куда твой муж побежал?
– Я… я… я не знаю ничего… клянусь вам, товарищи милиционеры, не знаю…
Она стала было креститься, но Комаров не позволил: с презрительной миной хлопнув её по руке, вновь потребовал выдать убежище супруга. Увы, новый ответ ничем от прежнего не отличался. Всё, что услышал старший милиционер, это заверения в собственной непогрешимости. Мол, «мы хоть и жили под одной крышей, но я и помыслить не могла…».
«Ну да, ну да, небось в задней комнате варежки вязала, покуда он очередного мужика кончал», – с отвращением подумал Егор.
Ему стало омерзительно глазеть на дурную, напуганную и полупьяную бабу, которая вертелась, словно уж на сковородке, и он отвернулся к пацанёнку. Мальчишка, как прежде, стоял в углу, ни жив ни мёртв. Был он темноволосый, худющий, сгорбленный и какой-то… нервный: то ручкой тонюсенькой дёрнет, то ножкой притопнет. Боится… Понятно, что боится. Петров вздохнул. А потом подумал, что Яковенко не очень-то сына стеснялся, убивал небось прямо на его глазах, зная, что отпрыск всё равно не выдаст, и от этого милиционеру стало ещё муторнее.
– Эй, – осторожно позвал паренька Петров.
Тот вздрогнул и робко оглянулся.
– Не бойся, – тихо сказал Егор. – Не обижу.
Он словно бродячего щенка из норы выманивал. До смерти напуганный бессердечными людишками зверёк не хотел покидать укромное логово и возвращаться в жестокий мир, но он, возможно, знал что-то нужное, поэтому милиционер продолжил.
– Кто тебя так? – взглядом указав на синяк под левым глазом, спросил Петров.
Мальчишка потупился.
